– Зачем мне это было нужно? Я не...
– Зачем? – лестриец потёр подбородок, изображая задумчивость. – Например, позабавиться с чужаком. Говорят, горные девы заманивают мужчин, посмевших забраться в их владения, а потом сталкивают в пропасть. Или приносят в жертву Матери Гор...
– Нет! – я замотала головой. Что он такое придумал?! – Нет-нет-нет! Клянусь, у меня и в мыслях такого не было! Поверь, лестриец!
Я будто ступила на тонкую грань и балансировала на ней, в любой момент готовая сорваться.
– Реннейр.
– Что?
– Реннейр – это моё имя.
Меня будто ударили в грудь, выбив весь воздух. И я застыла, прислушиваясь, как внутри дрогнула струна, задетая отзвуками этого имени.
– Рен...нейр, – распробовала, как сладкий вересковый мёд, покатала на языке. – А ты, случайно, не Зверь-из-Ущелья?
Вопрос прозвучал слишком бестактно. Вечно ляпаю, не подумав!
Но чужак не рассердился, напротив, сделал то, чего я не ожидала – запрокинул голову и коротко рассмеялся.
А смех у него приятный. Негромкий, бархатистый. И на щеке ямочка появилась. Но всё равно расслабляться рано! Даже кошки играют с мышами перед тем, как разорвать на клочки. А этот человек и близко не похож на сытого ленивого кота.
– Какая ты забавная, дочь гор, – успокоившись, произнёс Реннейр, и взгляд его смягчился. – Возможно, ты действительно не лжёшь.
– Я и не думала лгать!
Ужасно хотелось, чтобы он поверил. В голос я вложила всю искренность и даже прижала руку к сердцу.
– Веришь?
– Старинный жест, которым говорящий клянётся в честности. И если он солжёт, его сердце в тот же миг остановится, – Реннейр задержал внимательный взгляд на моей груди и вздёрнул бровь. – Только говорят, что у искателей вместо сердца камень.
Если сперва и от слов, и от взгляда бросило в жар, то теперь пробрало холодом. Неужели люди с равнин и правда в это верят?
Верят в то, что мы бессердечные? Что заманиваем чужаков и убиваем забавы ради?
– Это ложь! – я даже ногой притопнула от избытка чувств. – Есть у меня сердце. Настоящее. Оно бьётся!
Не станет же лестриец проверять?
Я вдруг представила в красках, как может выглядеть это самое проверяние. Фантазия нарисовала всё это так явно, что я даже почувствовала чужое прикосновение к коже. Там, где так неровно застучало-заколотилось сердце.
А руки у него наверняка закалены в боях. Такие переломят, как тростинку. Закатанные до локтей рукава открывали развитые предплечья с дорожками вен. Идеальные, словно над ними поработал резчик по камню.
Если сравнивать Реннейра и брата, то Орм тоже сильный здоровый мужчина, но у него руки-кувалды, и сам он похож на кузнечную заготовку. А этот – до блеска отполированный клинок.
Говорят, люди равнин всё время сражаются. Говорят, они губят всё, к чему прикоснутся.
– Почему ты так странно смотришь? – спросил с усмешкой.
– Как смотрю?
– Так, будто я – сундук с самоцветами.
Кровь ударила в лицо, и щёки запунцовели.
Как-как? Сундук с самоцветами? Это значит... с алчным блеском в глазах? С желанием запустить руки и сжимать в горстях блестящие камни, наслаждаясь гладкостью и безупречностью формы?
О, Матерь Гор. Вот позорище!
– Я не настолько люблю самоцветы... Точнее, люблю... но не больше людей.
Мысли путались, а язык молол чушь. Но чужак не смеялся, только смотрел внимательно. Так мы и застыли друг напротив друга, разделённые полосой лунного света – глаза в глаза.
Слышит ли он, как зазвенел воздух между нами? Как в глубине земли задрожали ветви священного древа, а по венам потекло плавленое серебро – обжигающе горячее.
Волшебство момента было столь хрупким, что казалось, любой звук сотрёт его без следа. Даже ветер задержал дыхание, и звёзды перестали моргать. Ночь сомкнула усталые веки, оставив нас только вдвоём.
– Как тебя зовут? – он нарушил молчание первым.
– Рамона. Из дома Алого Камня.
Реннейр дёрнул краешком рта, будто хотел что-то сказать, но передумал. Опустился на камень и упёр локти в колени.
– Значит, Рамона, – из уст этого человека моё имя прозвучало по-особенному. – И всё-таки, почему я здесь?
– Я ведь говорила, что не знаю.
Я, и правда, не знала. Даже догадок не было.
– Я не искатель, у меня нет власти проходить сквозь врата. Я хочу узнать ответ на свой вопрос.
Да что он заладил! В груди заворочалась злость. На свою оплошность, на его любопытство. На то, что вдруг оказалась беспомощной, как котёнок.
– Если бы я знала, я бы ответила!
– Может, ты не отдаёшь себе отчёта в том, что ты хотела, чтобы я последовал за тобой?
Он что издевается? Точно! У него это на лице написано. Вот только меня муштровала Матушка Этера, я без боя не сдамся!
– Ну и самомнение у тебя, чужак. Ты думаешь, я настолько легкомысленна, чтобы...
О, да, легкомысленна – не то слово. И легковерна.
– ...чтобы пожелать оказаться наедине с мужчиной?
А почему бы и нет? – внутренний голос, кажется, в сговоре с ним. Зудит, как назойливая муха.
– ...ночью, вдали от всех... – воздуха не хватало. Приходилось жадно глотать его, чтобы закончить фразу. – Чтобы он...
Чтобы что?..
Лестриец никак не желал опускать свой звериный взгляд и сбивал с праведного пути.
Всё вокруг казалось небывалым: этот странный возмутительный разговор, тихая ночь, укрывшая горы синей вуалью – она глушила все звуки, кроме наших голосов и дыхания. Словно не осталось никого кроме нас – дети разных миров осторожно, нащупывая брод, пытались сблизиться и понять друг друга. Но сталкивались и разлетались, как камни.
А потом Реннейр шагнул ко мне.
***
– Ты не похожа на других искателей.
Я Бездна знает где в компании чужачки, но, вопреки её глупой попытке сбежать и бросить меня здесь, не видел угрозы. Отнёсся к ней не как к части закрытого народа, презирающего нас и смотрящего с высоты неприступных гор, как на копошащихся в мусорной куче муравьёв. На презренных детей равнин, утративших магию навечно.
Пожалуй, сейчас я воспринимал её просто как женщину. Растерянную, смущённую, но за робостью которой скрывалась неуёмная жажда познания. И жажда эта была хорошо мне знакома.
– Да, я немного странная. Отец говорит, моя бабушка была упрямой и непокорной. Я в неё пошла, – и Рамона коснулась волос, собрала их двумя руками, плавным жестом перекинула на грудь. Прошлась пальцами по всей длине. – Жаль, что она умерла ещё до моего рождения.
Я поймал себя на том, что с жадностью смотрю, как открывается шея и ключицы шея, как антримка перебирает локоны...
– ...думаю, мы бы с ней поладили.
Каковы они на ощупь? Наверняка мягкие, гладкие и пахнут цветами и мёдом.
– Значит, ты тоже упрямая? И непокорная?
...и как красиво огненные пряди смотрелись бы в горсти.
Дыхание перехватило, словно горло сжали стальные тиски. О чём я, дери меня Отец всех Равнин, сейчас думаю? Явно не о том, о чём следует. Сам ведь недавно ворчал на Варди за дурацкие намёки. Лицемер ты, Ренн. Как говорит брат – грязное пятно на династии.
– Ты и так узнал обо мне слишком много, – она вновь подняла свои внимательные, проникающие в душу глаза.
Увидеть бы её при свете дня. Это сейчас, когда ночь опустилась на горы, всё выглядит слишком чувственным и не в меру таинственным, а старые правила и запреты отходят в туман.
– А сам на мой вопрос не ответил.
– О чём ты, дочь гор?
Набравшись смелости, она выдохнула:
– Это ты Зверь-из-Ущелья? Скажи, Рен-нейр. Тогда и я расскажу о себе больше.
Надо же, как быстро осмелела. Только ведь тряслась, как осиновый лист, будто я правда мог причинить ей зло.
А мог ли?
Дева опустилась на камень, закинув ногу на ногу – совсем как мужчина. Но ни это, ни возмутительная по меркам Лестры одежда не делали Рамону из дома Алого Камня похожей на паренька. Даже слепой не перепутает.
– Мне нечего тебе ответить. Думай, как знаешь.