А вот еще один отрывок из письма графа де Моранжье господину де Лафону от 3 мая 1765 года: "Эти господа ( имеются в виду д'Энневали ) имеют наглость не платить за себя и своих людей, все их помыслы направлены лишь к наживе, они совершенно не думают об общественном благе. Судьбу нашего несчастного края решают в Мальзие эти авантюристы, вечно сидящие за уставленными яствами и кувшинами с вином столами вместе с самыми гнусными распутниками этого города, населенного безумцами...»
Примерно то же самое писал граф Моранжье и 18 мая 1765 года:«Жалобы господина д'Энневаля, кажется, были продиктованы ему этими сумасшедшими из Мальзие, что все время торчат в кабачке «Большой крест», и записывал он их на столе, сплошь заставленном горшками, тарелками и бутылками... Совершенно очевидно, что он ищет способ нам навредить... а все потому, что я в присутствии этого наглого обманщика, этого нормандца, говорил о любви к моей родине, о моем желании послужить на благо человечества, о прямоте моего характера, о моей правдивости, а также о великой чувствительности и деликатности моей...»
Я полагаю, что именно последнего отрывка и не хватало для того, чтобы сделать полной историю графа де Моранжье, выдающегося мошенника и прохвоста, развратника и сутенера, каким он предстал перед обществом во время знаменитых процессов, в ходе которых его обвиняли в самых гнусных преступлениях (см. книгу Марка Шассена «Процессы графа де Моранжье»). Кстати, желание послужить на благо человечества нисколько не помешало сему господину в конце письма просить примерно наказать членов городского совета Вильфора за неслыханную дерзость, проявленную по отношению к нему, господину де Моранжье. Далее он писал, что если подобная дерзость останется безнаказанной, то тогда в крае будут множиться случаи нарушения общественного порядка и дело может даже дойти до опасного брожения умов, а то и до открытого бунта. Но вернемся к предложению господина де Моранжье самого себя в качестве главнокомандующего, на коего будут возложены обязанности координации действий, направленных на уничтожение Зверя. Итак, граф желал встать во главе пехотного полка и силами солдат изгнать Зло из Жеводана. В одном из своих многочисленных посланий различным высокопоставленным особам он, правда, очевидно, осознав, что полк могут и не прислать, высказал горячее желание возглавить маленькую армию крестьян, если им раздадут мушкеты и боеприпасы. Но все эти прожекты так прожектами и остались.
Я узнал, как и все в нашем крае, каков был конец истории графа де Моранжье. После разоблачения всех грязных и мерзких делишек, которые должны были привести графа в тюрьму, чтобы он там и окончил свои дни, этот ловкий жулик сумел все же каким-то образом вывернуться и возвратился в свой опустевший и обветшавший замок в Сент-Альбане, где этот грубый, грязный, порочный человек влачил нищенское существование долгие годы.
Однако вот что странно: он и тогда остался в прекрасных отношениях с сильными мира сего! Более того, если до Великой Революции его всячески поддерживала практически вся знать графства, то во время Революции он пользовался симпатиями санкюлотов и вообще всякой голытьбы! Всем было известно, что граф давным-давно разорен и беден как церковная мышь, а потому замок его никто и не думал брать штурмом, так что господин де Моранжье нисколько не пострадал ни от погромов, ни от конфискаций имущества. Несмотря на пережитый позор, он до конца Дней не утратил своего безудержного бахвальства и краснобайства, а потому для равных ему по рождению он так и остался Золотым Языком, а для своих гнусных подельников Грязными Руками. Хорошее сочетание прозвищ, нечего сказать! Мне кажется, что между графом де Моранжье и кровавой драмой, разворачивавшейся в Жеводане, существовала гораздо более тесная связь, чем кто-либо когда-либо осмелился заподозрить. Боюсь, он что-то знал о причинах появления чудовища, а быть может, и сам как-то приложил к этому темному делу свою грязную руку... Однако вопрос этот так и остался невыясненным...
И все же в июне 1765 года граф де Моранжье достиг одной из поставленных им перед собой целей, ибо те, кого он считал недругами, то есть д'Энневали, были отозваны из Жеводана после 2-3 недель непрекращающегося кровавого кошмара.
4 июня.– В письме интенданту Алансона, написанном в Мальзие, господин д'Энневаль писал: «Мною овладевает отчаяние. Мои люди пали духом. Крестьяне окончательно выбились из сил. Они падают с ног от усталости и не желают более участвовать в облавах. Ведь сейчас как раз в разгаре полевые работы. Увы, убийства продолжаются, и 24 мая погибли двое детей. Произошла открытая ссора с господином де Моранжье, который обвинил нас в полной неспособности к активным действиям, в некомпетентности и лености. Это он-то, человек, отправляющийся охотиться в портшезе! ( Портшез – легкое переносное крытое кресло, в котором можно сидеть полулежа.)»
16 июня.– Из письма господина д'Энневаля, отправленного из деревни Паладин: «Сегодня состоялась еще одна облава. Загонщики двинулись от подножия горы Монгран и подняли Зверя с лежки где-то около Жюлианжа. Сначала чудище выскочило на поле, затем скрылось в зарослях. Два загонщика, вознамерившихся было (по их признанию) покинуть цепь и заняться рыбной ловлей, выгнали Зверя из зарослей и позвали нас на помощь. Но когда мы оказались на месте Зверя и след простыл. Пока собаки метались из стороны в сторону, пришло известие, что Зверь напал на маленькую девочку, пасшую коров неподалеку, но, к счастью, в стаде были два годовалых бычка, они-то и спасли юную пастушку. Затем Зверь прошел по отрогам горной цепи к деревне Корсьер, и там он вознамерился напасть на девочку, пасшую свиней. Однако и свиньи оказались столь же отважными, как и бычки, и защитили свою хозяйку, да к тому же привлекли на место происшествия своим громким визгом крестьян и мать девочки. Зверь был вынужден ретироваться. Он укрылся в лесу Лерсьер, прошел его и, по свидетельству очевидцев, направился к Марсийяку. Мы поспешили в Марсийяк, но узнали, что Зверя там видели часа за четыре до нашего прибытия, а затем он бесследно исчез. Мы будем ночевать в Паладине. Все очень-очень плохо».
22 июня.– Из письма того же автора тому же адресату: «Вчера, 21 июня, Зверь убил четырнадцатилетнего подростка из Пепине, что под Вантежем. Он перекусил бедняге шею, отделил голову от тела, сожрал одну ногу и изгрыз все мягкие части. В тот же день около деревни Созе того же прихода он растерзал сорокапятилетнюю женщину; убил он ее точно так же, как и мальчика из Пепине, то есть откусил голову. А вечером того же дня он утащил Девочку десяти лет от роду, жившую в Пиноле».
Увы, миссия господ д'Энневалей завершилась не только полным провалом, но еще имела кровавый эпилог. В июле месяце они покинули Жеводан после того, как несколько раз выезжали на охоту с людьми господина Антуана и снабдили того, кто пришел им на смену, ценнейшими сведениями. С большим трудом господину д'Энневалю-отцу после унизительных просьб удалось выхлопотать очень скромную пенсию. Этот суровый и честный охотник до конца своих дней не переставал уверять всех в том, что знаменитый Зверь из Жеводана не был простым волком и вообще не был волком... По его мнению, в Жеводане было что-то иное...
С того времени, когда произошли события, о которых я рассказываю, минуло 50 лет. Целых полвека. Шутка ли! И хотя я и был очевидцем этих событий в том возрасте, когда человеческая память отличается особой цепкостью, а все происходящее производит на человека столь яркое впечатление, что оно остается с ним надолго, иногда до конца жизни, вполне возможно все же, что мои воспоминания о тех событиях искажены помимо моей воли... Я всего-навсего лишь старик, рассказывающий увлекательную историю про дни своей ранней юности, я могу начать заговариваться и нести всякий вздор... Однако мне кажется, что история Зверя из Жеводана, изложенная в газетах того времени, представляет собой некоторую карикатуру на реальность. В газетах ведь приводилась точка зрения таких господ, как Лафон, Сен-При, Дюамель, Антуан, Моранжье, Гюмера и т. д. Там цитировались их письма, рассказывалось об их деяниях, короче говоря, все события рассматривались как бы сквозь призму их интриг, ссор, взаимных обид, неудовлетворенного тщеславия, столкновения интересов. Словом, по газетным публикациям можно изучать оборотную сторону этой истории, но не саму историю. У любого, кто начнет заниматься этой проблемой, сами собой непременно возникнут вопросы: «А как относился к этой трагедии простой народ? Как он её пережил? Что чувствовали крестьяне?» Ну, что сказать... Народ страдал, плакал, рыдал, скрежетал зубами от бессильной ярости, проклинал, молился и надеялся. Но, разумеется, он не думал ни о честолюбии, ни о тщеславии, ни об амбициях. Он знал лишь одно: в Жеводан пришла большая беда. Если бы кто-нибудь тогда спросил крестьян, то узнал бы если и не правду о самом Звере, то хотя бы правдивую историю кровавых подвигов его. Я имею в виду, что тогда можно было бы узнать точку зрения простолюдинов на эти события, узнать, что все они думают, чувствуют, переживают, ведь обычно у них чувства общие, истинные, простые. Я жалею, что теперь я утратил эту общность чувств и взглядов, свойственную крестьянам.