Энн поймала меня на слове и спросила, не хочу ли я сказать, что Джо стал видеть лучше после несчастного случая. Я ответил, что это вряд ли, поскольку я консультировался с одним невропатологом, другом Роберто, и он сказал, что такое маловероятно, но вполне возможно, Джо обрел способность особого рода зрительной концентрации. Безусловно, этого достаточно, чтобы объяснить, почему он находит так много мертвых птиц. Энн рассмеялась и рассказала, как внимательно Джо изучал ее тело, а потом в два глотка допила джин, вероятно от смущения. Я приготовил незатейливый ланч из двух телячьих отбивных, которые разморозил себе к обеду, да маленькой порции pasta al olio с чесноком и петрушкой. Энн вежливо скрывала свое отчаяние по поводу отсутствия Джо, пока мы не покончили с ланчем, а потом общаться с ней стало трудно.
Очевидно, она слишком много начиталась всего о внутричерепных травмах в медицинской библиотеке, имевшейся в ее распоряжении в Ист-Лансинге. Я полагаю, такого рода информация плохо усваивается, если вы не специалист и не имеете представления об организме в целом. Например, я могу бесконечно долго читать о миллиардах синапсов в человеческом мозге и страшно изумляться, но одновременно не понимать толком, чем именно занимаются все эти нейроны и синапсы. Вероятно, непрофессионалу лучше безмолвно признать, что мозг является наименее доступной пониманию частью организма. Я отлично помню, как однажды рассматривал мозги молодого барашка в мясной лавке на Рю-Буси в Париже и пытался осознать, что вот в этих вот маленьких розовых узелках заключаются характер и физиология барашка, вся полнота ягнячьей сущности.
Энн встала в четыре утра, чтобы выехать из Ист-Лансинга пораньше, и потому я отправил ее в спальню на чердаке соснуть часок-другой. Я выполз из дома и уселся в соломенное кресло на веранде, выходящей на реку, как делал всегда, если мне было тревожно, на протяжении последних шестидесяти лет жизни — с тех пор, как в детстве открыл феномен гипнотического действия реки. Ветер с озера Верхнего, находившегося в трех милях, был достаточно сильным, чтобы разгонять летающих насекомых, а сама река своим видом быстро угомонила назойливых насекомых в моем мозгу. В Чикаго Роберто приходилось пичкать меня всеми лекарствами подряд, от валиума до золофта и прозака, но всякий раз по приезде в наши северные края я уже через несколько дней могу отказаться от химических препаратов, заменив их созерцанием реки. Я не говорю, что река является панацеей; просто тревожные мысли, обуревающие ваш мозг, неизменно пасуют перед рекой. Вероятно, это и есть непризнанная причина, почему столь многие люди увлекаются рыбной ловлей, хотя в большинстве своем они столь несведущи в этом деле, что почти не имеют шансов поймать форель на наживку.
Я закемарил и увидел кошмарный сон: я заблудился в лесу, и мои конечности и туловище превратились в жидкость и впитались в землю. Когда гестаповцы (ну подумать только!) нашли меня, я выглядел как прежде, но я знал, что существенно важная часть моей личности утрачена, и я заплакал. Естественно, я проснулся весь в слезах, а потом погрузился в воспоминания о своем никудышном псе Чарли. Много лет назад, когда мы с женой обсуждали условия развода, ни один из нас не хотел брать пса. Поначалу мы оба делали вид, будто хотим, и оба рассмеялись от всей души (странное поведение при разводе), когда признались друг другу, как нам обоим хочется отказаться от Чарли. Проводимая Чарли тактика выживания, похоже, заключалась в том, чтобы не иметь вообще никакого характера, но выбирать ту или иную манеру поведения в зависимости от обстоятельств. Он всю жизнь был хитер и изворотлив — возможно, потому, что на первых порах я здорово переусердствовал с дрессировкой, по своему книжному обыкновению собирая дюжины руководств по правильному воспитанию щенков. Моя жена утверждала, что я так замучил Чарли дрессировкой, что он перестал быть собакой и вел себя более или менее по-собачьи лишь в мое отсутствие. У нас в Виннетке был огромный двор, удручающий своей одноцветностью, и, когда я украдкой выглядывал из окна на рассвете, я порой видел, как Чарли играет роль собаки. Если он видел или чуял меня за окном, он просто сидел на месте, шел ли дождь, светило ли солнце. Тогда мне было сорок с лишним, незрелый возраст, когда я еще питал иллюзию, будто контролирую свою жизнь. Для меня стало полной неожиданностью, когда жена сообщила о своем желании развестись, показав тем самым, что совершенно не поддается дрессуре! Поскольку я добровольно отдал ей дом при разводе, она в конце концов решила оставить Чарли у себя, чтобы не отрывать от друзей, соседских собак, изредка забегавших в гости. При мне Чарли игнорировал других собак, словно я не желал, чтобы он признавал факт их существования. Гораздо позже я понял, как все-таки хорошо, что мы не завели детей.