Выбрать главу

-- Ты...! Ты сказал, что мои сыны - не мои!

-- Нет! Я это - спросил! А решил так - ты сам!

Ничто так не раздражает человека в споре, как цитирование ему - его же. Ибо это аргумент не из серии - "про истину", но - про самого оппонента. "Я - дурак?! - Нет! Дурак - не я!". Очень опасное оружие в дискуссии.

Андрей был в ярости. У него плясали и кривились губы, бешено тискали посох пальцы. Подобно тому, как мяли рукоять и наглаживали клинок "меча Святого Бориса" в нашей беседе под Янином. Но - ни одного резкого движения, ни одного громкого звука. Бешеный Катай умеет держать в себе своё бешенство.

-- Ты обманул меня. Хоть бы и не прямо, словами, но введя меня - твоего господина - в заблуждение. Сиё есть грех. За что и будешь казнён.

-- Э-эх... в пятый раз. В пятый раз нашёл ты, брат, причину меня казнить. Зря ты это...

-- Анна родила! От меня! Значит и другие дети мои - мои! Значит - я зря, попусту, по глупости свою жену венчанную...! Я об ней худо думал! Я ей казни страшные замысливал! Без вины - виноватил! Грех страшный! От тебя, от наушничества твоего! Сволота ты распоследняя! Сдохнешь, гадина!

***

"Вот эти пальчики - сказал Мюллер, - мы обнаружили на чемодане, в котором русская радистка хранила своё хозяйство...

- Ошибка исключена? - спросил Штирлиц... - А случайность?

- Возможна. Только доказательная случайность.

- Это объяснить очень трудно. Почти невозможно. Я бы на вашем месте не поверил бы ни одному моему объяснению - сочувствуя Мюллеру произнёс Штирлиц. - Я понимаю вас, группенфюрер. Я вас отлично понимаю. - Мюллер растерянно сморгнул.

- Я бы очень хотел получить от вас доказательный ответ, Штирлиц. Честное слово: я отношусь к вам с симпатией.

- Я верю вам, группенфюррер.

...

- Постарайтесь вспомнить, Штирлиц".

***

Я - не Штирлиц, мне вспоминать не надо. А вот одна русская женщина, хоть и не радистка Кэт, очень бы нам тут помогла. Развеять сомнения этого... "не-группенфюрера". Простого святого и благоверного русского князя. Который совсем не "папаша Мюллер". И давать время на размышления - "постарайтесь вспомнить" - он не будет.

И не надо - у меня время было. Что давать мне время на подготовку - я уже...

-- Я высказал в Янине своё предположение. О твоём свойстве. Ты рассмеялся в ответ и привёл в опровержение моих слов - не утверждений, но предположений - своих детей. Я снова сделал предположение о... о неверности твоей жены. Сославшись на виденное как-то во сне писание. Которое есть поучительное, для душ юных, сочинение. Без твоего имени! Ты же взвился и уверовал. Ты! Сам! Узнал себя! Ты посчитал мои предположения - истиной! И уверовавшись в то, что моё "возможно" - правда еси - стал думать и действовать. Погоди! Дай досказать! Улита пошла в монастырь - ты не воспрепятствовал. Увидел наложницу в тягости - потащил к алтарю. Ты - потащил! Ты - не выждал время приличное! От спешки твоей - и суждения народные о твоей похотливости. Ты! Сам! Дал повод! Для таких слухов и сплетен. Теперь Анна родила сына. Ты предположил, что дитя от тебя, и снова, не по истине, не по знанию, но лишь по предположению твоему - собрался суд судить и казни казнить. Голову мне рубить, на дыбу вздёргивать. Ты! Не знаешь! Но уже - рубишь! По мысли своей, по воображению своему - не по сути! Хорошо ли это, Андрей? Ты ж - не девка красная на выданье. Для государя жить в мечтаниях, в выдумках - смерти подобно.

-- Мечтания?! Какие мечтания?! Я - знаю! Я знаю, что эта... Анна - ни с кем, кроме меня, не была! Ты! "Мне Богородицей лжа заборонена"! Лжа! Образом светлым прикрываешься! Из преисподней выползень мерзостный!

-- Факеншит уелбантуренный! В три христа бога мать...! Оставь Сатану в покое! У Анны ребёнок мог быть ещё от эмира! Что на это скажешь?!

Поломал. Я поломал поток бессмысленных препирательств. Хоть и с визгами, но перешёл к конкретным фактам. "Ты!... Ты!..." - пустое дело. Криком перекрикивать... Ну, предположим, перекричу я его. Андрей устанет. И негромко скажет:

-- Взять. На дыбу.

Нет уж, лучше я первым... Не в смысле: "на дыбу", а в смысле перехода от акустики к семантике.

Успел. Едва-едва. Я тут не один такой умный.

Андрей шумно выдохнул. Чуть расправил плечи, чуть переступил сапогами и уже негромко, с немалой долей демонстративного сострадания к умственно отсталому, пожалел меня:

-- Эх, Ваня. Что ж ты ко мне так... за дурака почитаешь? Ведь и расспрос проведён был. Анну с другими там... привезли в Бряхимов за три дня до боя. Эмир к ней не входил. Занят был сильно. И тому многие подтвердители есть. Барку ихнию сожгли, ты её нашёл, мне подарил. После - люди мои верные за нею хорошо присматривали. Вот и получается, Ванечка, что или дитё - моё. И ты - лжец. Или ты с Анной - был, и дитё - от тебя. А ты - снова лжец. Падаль гадская! Покровом Богородицы прикрываться надумал!

Последние фразы он, вдруг остервенясь, прорычал мне в лицо, наклонившись ко мне всем корпусом. Брызги его слюны долетели до моего лица. Пришлось утираться. Демонстративно - одним пальчиком.

-- Ну и здоров ты. Брызгаться. Все очи мне заплевал. Что, братец, прочихался злобой своей? Грозен ты, грозен. Мозгов бы ещё - цены не было. Ты всё верно рассудил. Был Ибрагим, потом ты. Между вами - я. Спокойно! Я ей брюхо не надувал! И - не мог. Как тебе и сказывал прежде. Только вот представь: вот сели они в барку, вот барка поплыла, вот она горит, вот Анна по бережку бежит, вот я её нахожу и к тебе отвожу. Ничего не пропустил? А? Кто барку сжёг? От кого она по берегу бегала?

Я сделал паузу, внимательно вглядываясь в это чуть татарское, чуждое, средневековое, бородатое лицо. Постоянно высокомерно-презрительно запрокинутое. Становящееся с каждой прогулкой по краю моей смерти с его участием - всё более знакомым и родным. Скоро, поди, и облобызать в умилении потянет. Ещё подрасту немножко - в лобик целовать буду.

Я повторил, последовательно рубя, для наглядности, ребром одной ладони по другой:

-- Вот - они от Бряхимова отчалили. Вот - я её на берегу нашёл и к тебе повёл. Что между?

Андрей напряжённо смотрел на меня. Пристально, изучающе. Ему сейчас совсем не интересно - вот зуб даю! - растут у меня в носу усы или нет. Он прокручивает виденные и воображаемые картинки того, годовой почти давности, эпизода. "Прокручивает" - перед мысленным взором. А нормальный, "физический взор"... ему нынче - хоть стенка, хоть иконка, хоть моя плешивая головёнка - всё едино.

-- Сказывай.

О! Ух. Фу. Пробил.

Он велел мне говорить. Чтобы услышать. Сам. До сей поры я говорил против его воли. Насильно впихивал ему в уши мою правду. Теперь он готов услышать. Очень не факт, что - принять и поверить. Но - готов слушать!

В приёмнике и передатчике - важны обе стороны. А если приёмник слюнями брызжет... какая уж тут передача информации?

Канал связи - открылся. Теперь - инфу. Исключительно разборчиво и абсолютно достоверно.

-- Выбравшись из Волги, после утопления нашей лодейки, я обсыхал на берегу. Услышал крики и пошёл. Там были две женщины и трое мужчин. Одна, служанка, была только что, перед приходом моим, зарублена. Вторую - Анну - насиловали. При мне - один кончил. В неё. Другой - на неё забрался. Мы повздорили, я тех троих мужей - зарезал. Как я подозреваю - не хватай меня за язык! Не знаю - предполагаю! Семя она получила от всех троих. Я её малость сполоснул в реке, пошёл к своим на полчище, по дороге встретил тебя. Ты захотел - я её тебе подарил. Всё.

-- Лжа!

-- Фу, Андрейша, ты повторяться начал. Долбишь... как дятел сухую осину. Опровергни или прими. Мы не дети, чтобы горлом брать.

-- Трое... Что за мужи были?