-- Мне с тобой, дядя, лясы точить - неколи. Про злодейства твои - всё понятно. Судьба твоя - в Боголюбовском застенке песни петь. Разница: или я отпишу князь Андрею, что ты злодей закоренелый, или - что злодей раскаивающийся.
Чисто для знатоков: по нормативам при дознании в застенке - признание не означает прекращение пытки. Оно должно быть в точности повторено ещё дважды. Тоже под пыткой.
-- Не. Не надо. На Руси мне - смерть. Погибель мученическая. Лучше - сам голову сруби. Топором только.
Дальше я просидел ночь в роли исповедника.
Человек... с разнообразным жизненным путём. Подобно Генриху Штадену, напал на соученика с шилом. И нанёс ему "множественные ранения". Глупая подростковая ссора. С тяжёлыми пожизненными последствиями.
Родня его прокляла. Когда изгоняли из родного города, шурин, вышедший с ним к воротам, взял ветку и сказал: "Дай-ка я взбороню дорогу так, чтобы Урюпа не мог ее отыскать".
Тать, душегуб. Конокрад, поджигатель. Разбойник, святотатец - церковь ограбил, попа зарезал... Сбежал из-под стражи в Ярославле, прибился в Городец. Радил, хоть и имел на него "сыскную грамотку" с описанием внешности и деяний злодейских, но в Суздаль не выдал. Взял в услужение. Для особых поручений. Среди туземцев, в сельской округе, по караванам работал.
Человек жил годами - как зверь лесной. На всякий шорох оглядывался. Последние годы - одной милостью боярина.
Каждый день - как последний. Дожил до вечера - "Господь попустил", утром проснулся - "Богородица смилостивилась". Ни кола, ни двора.
А тут попал ко мне. Где каждого - всякого! - моют-бреют, кормят-одевают. Где: "что было - то сплыло, что будет - сам сделаешь". Где за кусок хлеба соседу хрип рвать не надобно - Воевода корм даёт. Где кафтан парчовый даже и спереть - чисто "лихость показать". Ни продать, ни, тем более, носить...
Понятно, что сотоварищи косятся - злодея по ухваткам видать. Но тут через одного - люди с... с историей. Бригадир взглядом смерил:
-- Руки-ноги целые? Мозгой за пни не цепляешь? Вот топор - вон делянка. Валяй.
Валяет. На валке леса работают бригадой. Двое - пилят, двое подсекают да обрубают. Мужик здоровый, не ленивый. Привычка в главарях ходить - есть, навык... "привести к общему знаменателю" - имеется.
Ему на "пьедестал лезть", всех под себя гнуть - не интересно. Что он, подросток прыщеватый, чтобы "вятшизм" свой доказывать? Ему бы потихоньку-полегоньку... пересидеть, не маячить...
Во всяком артельном деле сам собой прорезается "авторитет". Кому-то надо сказать:
-- Тут - ты слева... пилу сильнее тащи... теперь - вон та сосна...
Один молчит и делает. Другой - тоже делает, но не молчит. Советует, подсказывает, командует... "Тянет на себя одеяло". Если "не молчит" по делу - к нему начинают прислушиваться.
Не всем такое нравится.
-- Почему его слушают, а не меня?!
Возникают конфликты. Их... решают. Кто как умеет. Одному набил втихаря морду - остальные сами поняли, начали шустрее суетиться. Бригада - норму даёт, начальство - присматривается:
-- Э, да ты ещё и грамотный?! Будешь десятским.
Карьеру у меня - быстро делают. В нормальной артели в головники выбиться - десятилетия. Обычай такой:
-- Твой батя в головниках ходил, твой дед хаживал. Теперь и ты в возраст вошёл. Вон - в бороде седина видна. Прими на себя крест тяжкий - за артель в ответе быть.
Я не против традиций. Но у меня нет столько лет. До "седины в бороде".
Тут Урюпа понимает, что если вести себя минимально прилично: хорошо работать и не убивать по дури всякую не понравившуюся морду, то он уже не "голодный волк в зимнем лесу" с рывком-прыжком на каждое поскрипывание, а уважаемый авторитетный человек. Разговаривают с ним "по вежеству", норовят "-ста" добавить, благодарят за всякую мелочь от души, а не со страхом в глазах - как бы убежать побыстрее.
Уважают. За дело, а не за страх.
И начинается в душе "дикого лесного зверя"... томление. А вокруг идёт трёп. О том, как здоровски скоро будет.
-- Вот зима кончится - выпрошу у Воеводы подворье в этом селище. Места тутошние мне глянулись. Бабу свою привезу, детишек.
-- Да твоя-то нынче на городе с половиков пыль выколачивает. Под всяким встречным-поперечным.
-- Не. Моя не такая. А хоть бы и так? Всё едино - надо восемь детей в избу ввести. А у меня только двое покудова.
-- Воевода-то избу даст. Дык ведь и отдавать придётся. Пупок не развяжется?
-- А ты прикинь. Сколько дадено, сколь отдать надобно.
Зовут этого Урюпу - грамотный же. Считают. До крика. Как ни крути, а получается, что у Воеводы - куда как выгоднее, чем у того же Радила, к примеру.
Почему? - У меня централизованное обеспечение, индустриальное производство, воинские победы да иные хитрости с прибылями. Вон, с пол-мордвы коров пригнано. Но добивает спорщиков реза - процент по кредиту. Ну нет же такого нигде! В Святом Писании сказано - пятая часть, пятина. А у Воеводы - десятина!
***
У Вершигоры есть эпизод.
Партизанское соединение совершает рейд на Западную Украину. Дорогой принимают к себе местных. К комиссару приходит один из таких "новиков". С доносом на боевых товарищей.
-- Они, пан комиссар, явно из панов. Антисоветский элемент.
-- Как узнал?
-- Они между собой разговаривали. Вспоминали, как до войны жили. У одного патефон был, у другого - пиджак. Каждый день в смазных сапогах ходили! Явно ж - не трудовое крестьянство. Простой працювник так не живёт! Эксплотаторы! Кулачьё!
"Наши люди на такси в булочную не ездят".
Разница в уровне жизни основной массы населения в сельской местности в Восточной и Западной Украине к 1941 году - била в глаза.
***
И начинают у мужичка помороки съезжать. Куда я попал? Зачем я сюда пришёл? А может, плюнуть на Радила, да, вон как этот парень, выпросить себе подворье, корову там, бабу... Свой дом, детишки... жить-поживать, добра наживать...
Бабу... мягкую, добрую, жаркую... Свою! Чтоб именно на меня одного глядела, чтоб меня одного ждала... Не посадскую, там, потаскушку за ленточку на разок, которая и именем чужим назовёт по запарке, а... хозяйку. Своего дома.
-- В общем, встал я, Воевода, посередь твоего житья - в раскоряку. И дело сделать надобно. Коль обещался. И жизнь у тя... бабой пахнет. Хлебом, теплом, миром...
-- Это на лесоповале-то?!
-- Да хоть где! Я, слышь-ка, сунулся к главному нашему. Вроде - замолви словечко, чтобы избу тута дали. А тот - не. Тебе, грит, учиться надобно. Ты, де, муж смысленный. Весной на месячишко в училище загоним. Ежели не дурень - выйдешь с казённым кафтаном. Лето в полу-начальниках походишь, на зиму, ежели бог даст, уже и сам артель поведёшь. Воеводе много разумных людей надобно, сам видишь, строят у нас всё более.
Мужик как-то хрюкнул носом, махнул головой. И продолжил, звеня от эмоций голосом:
-- Меня мать, когда дитёнком был, в ученье розгой загоняла. И всё! И никто никогда более... Ты... Ты, хрен лысый! Ты понять не можешь! Тута на горе сидишь - жизни не видишь! Я всю дорогу об чём думал? Как ножиком подрезать по-тихому, как кистеньком завалить накрепко... Я ж... я ж душегуб! Каин проклятый! У меня ж руки - в крови человеческой по плечи!
Подёргался, высморкался с душой. И не поднимая на меня глаз, высказался:
-- Сволота, ты, Воевода. Добром прельщаешь. Покоем да сытостью. Душу рвёшь, колдунище злокозненный. Я ж ведь от житухи своей ничего, окромя гадости да муки не ждал. День да ночь - сутки прочь. Чего завтра случится - и думать неча. Сыт, жив, цел - то и ладно. А тута ты... Ох, и тошненько мне. А назад-то не отыграть! Жизнь-то прожита! Крови-то напролито! Нету мне на земли прощения.