Подъезжает такой малолетний драгун на дистанцию выстрела, останавливает коня и, как с табуретки, бормоча:
-- Возвышение... ветра нет... пуск... О! Попал...
исполняет свою боевую задачу. Артиллеристы, блин.
Короче, снова пять минут - полное поле битых людей и лошадей. Ивашка держит Гнедка за повод, бурчит под нос, тут Урюпа, поехавший поближе посмотреть, машет рукой.
-- Чего нашёл?
-- Это вот - воевода Радил.
***
Я уже вспоминал гибель черниговского князя Изяслава Давидовича (Изи Давайдовича), разгромленного под Киевом. Вот описание этого события из одной летописи:
"Постигоша бежаща в борок и начаша сещи его по главе саблею, Ивор же Геденевич удари его копием в плече, а другий прободе его копием выше колена, инъже удари его копием в лядвии, бежащу же ему еще, и удариша его ис самострела в мышку. Он же спаде с коня своего".
Тут к месту события подъехал Великий князь Киевский Ростислав Мстиславович (Ростик), сердечно опечалился (по Карамзину), предложил доктора позвать. Но Изя, столь сильно истыканный, пострелянный и порубленный, попросил красного вина и тихо отошёл. В мир иной.
Хорошо видно, что русским гридням убивать русского князя - редкое удовольствие. Каждый с азартом пытается принять участие.
***
Радил лежал на снегу. Чей-то мощный удар копьём справа-спереди выбил его из седла. А рубящий сверху - развалил шлем и просёк голову.
Я спрыгнул с коня.
Какая ж нелёгкая принесла тебя сюда, Радил? Ты ведь мог остаться в том Никольском погосте, поджидая возвращения разбойничков с хабаром. И перебить их там, как предполагал Урюпа. Мог закрыться в Городце, поджидая моего приступа. Мог убраться в какое-нибудь тихое место. Поехал, де, в полюдье, а тут "Зверь Лютый"...
Нормальный служака - оборонял бы вверенный ему город, нормальный бюрократ - изобразил бы "дипломатическую болезнь" на фоне "полной занятости" в безопасном месте.
Но ты... такой же как я. Мы оба вкладываем душу в своё дело. Сердце и разум. Оба сунули свои головы в эту рубку. Могли бы не ходить. Но оба пришли.
Мы оба ошиблись. Ты не ожидал, что вместо посла с подарками, я пошлю спрятанных в санях бойцов. С которыми твои Буйные Суздальцы ничего сделать не смогут. Но что-то тебя тревожило. И ты привёл половину своей дружины сюда. Чтобы, в случае победы разбойничков, тут же свершить над ними своё правосудие? Чтобы дать мне явные следы участия городецкой дружины в убиении моего посла? Чтобы, в крайнем случае, добить тех и других, если у разбойничков что-то не получится?
На всякий случай.
"Если хочешь, чтобы сделалось хорошо - сделай сам".
Ты - попытался. "Хорошо" - не сделалось.
Зависть. Ненависть. Ты всё правильно продумал. Но в последний момент, когда стало ясно, что план не сработал, ярость подсказала тебе плохое решение: ты бросил свою дружину в атаку. Взъярился. Форсировал события, поднял ставки.
Рубка всеволжских городецкими - усиливала риск, дело могло вскрыться. Но тебя жгло. Что я снова оказался чуть предусмотрительнее, умнее тебя. Казалось - ещё один рывок и цель будет достигнута, всё станет хорошо, правильно. Ты почти успел: если бы из моих обозных убили бы не двоих, а всех - дело выглядело бы как случайная стычка. В которой ты спасал обоз от разбойников.
Моим обозным не хватило получаса, чтобы "мирно разойтись" с Буйными Суздальцами, тебе - десяти минут, чтобы убить и тех, и других.
Фактор времени. "Дорога ложка к обеду". А уж подмога на поле боя...
Увы, я тоже не ожидал твоего появления здесь. Но оказался "в нужном месте в нужное время". Будучи чуть быстрее, чуть сильнее, чем ты. Не - умнее, проницательнее...
Просто - ещё одни уровень резервирования.
"На всякий случай".
-- Помоги-ка.
Урюпа помог перевернуть Радила на живот, я вытащил у боярина нож из сапога, упёрся в спину коленом, оттянул ему голову и перерезал горло.
Ну вот, пошла родимая, потекла-забулькала... Лежи-лежи, не дёргайся. Сейчас два-три литра вытечет и всё. "Вечный покой". Который "вряд ли обрадует".
Почему его ножиком? Типа: "кто к нам с мечом - того мы ножом"? По горлышку. - Нет, не надо никакого символизма здесь искать. Чисто гигиеничность: свой нож пачкать, кровью его марать - не хочется. Люблю, знаете ли, чистоту и порядок.
Перфекционист-горлорез. Извините.
Урюпа смотрел на меня потрясённо. Как-то... курлыкал горлом.
Могу понять: несколько лет Радил был для него - царь, бог и отец родной. Источник средств существования, главная смертельная опасность, хозяин. А тут... Без труб и колоколов, буднично, как барана...
-- Что глядишь-удивляешься? Поднять меч на "Зверя Лютого" - смерть свою поднять. Вороги мои... не живут. Живут - мои люди. Теперь и ты, например.
Через час, ободрав чужих живых и мёртвых, перевязав своих раненых и положив их, вместе с моими погибшими в сани - обоз отправился назад в Балахну.
Но дело только началось - мы выступили вперёд, к Городцу.
Беглый расспрос пленных показал, что и Буйные Суздальцы, и городецкие гридни были использованы "втёмную" - о посольском обозе они не знали. Разбойники шли грабить купеческий обоз, гридни - выбивать шишей. Их несколько смутил приказ "Рубить всех!". Отчего и возникла заминка перед новой атакой. Но в бою приказы исполняют, а не обсуждают. А потом... Радил смог бы как-то правдоподобно объяснить, мог загнать кого-то на дальние погосты... Время. Если бы Боголюбский начал "гасить" Всеволжск - Радил смог бы выкрутиться.
"Историю пишут победители". И протоколы - тоже.
Но главное: зависть, ненависть в нём, достигла уже такого накала, что важен был только результат - уничтожение "плешивого". Любой ценой. Даже с риском для себя, себе во вред, "на зло". Это внутреннее личное чувство, в условиях неожиданности - упорного сопротивления моих бойцов в обозе, провал атаки разбойников, дало, пусть и не взвешенное, аргументированное, но страстно желаемое решение: "Руби! Их всех! Чтобы не было!".
Через два часа, нахлебавшись летящего из-под копыт снега на реке, пройдя с полверсты под обрывом "Княжей горы" по берегу затона, среди опустевших редких лачуг, сараев, вытащенных лодок, мы поднялись наверх и встали перед барбаканом - частоколом перед мостом. За ним торчала здоровенная воротная башня.
И башня, и стена по обе стороны от неё, была усеяна головами любопытствующих горожан. Кое-где поблёскивали копья, много женских платков.
Темно, холодно. На верху, на этом плоскогорье - ветер задувает. Запалили несколько костров, не приближаясь к стене на перестрел. Молодёжь, подскакивая к стене поближе, втыкала в снег палки с перекрестиями. На них - гирлянды отрезанных ушей. В Городце не сразу поняли. Потом начался крик, вой. Стали стрелы кидать.
Мы не отвечали. Ни на стрелы, ни на ругань. Устали, замёрзли, надоело. Но - "конец - делу венец". Пока не "повенчаемся" - не остановимся.
Из насквозь промокших, промёрзших мешков стали доставать и выкладывать бордюр перед крепостью. Такой... венчик по кругу. Из отрубленных голов.
Когда-то я так делал перед вели Яксерго. Теперь - перед Городцом.
Я же дерьмократ, либераст и равноправ! Мне что суздальские головы, что эрзянские - одинаково хорошо катаются.
Меня к стене не пустили:
-- Нефиг. У них самострелы есть. Охотники тама добрые. Белку в глазик бьют. Сиди тут.
Ивашко выехал поближе к стене, вытащил из мешка у стремени очередную голову. Помахивая и надсаживаясь, заорал:
-- Эй, люди добрыя, городецкыя! Гляньте-ка! Во - глава вора да разбойника. Голова воеводы вашего, Радила-каина. В измене уличённого, в злодеянии посечённого. От руки Воеводы Всеволжского - убиённого. Все ли видят? Все ли узнают-радуются?