Но, Боже милостивый, если я всё время от времени немного не выпью, то уж точно сойду с ума. Жизнь и так пошла вверх тормашками, подумать только, как много я от неё ожидала, и вот что получила! В полиции Фрэнку платят ничтожно мало, и никто не собирается платить ему больше. Из-за того, что он мексиканец, если не по другим причинам шансов стать капитаном или каким-нибудь другим полицейским начальником у него нет. Он считает — ему повезло, что он больше не патрульный и не топчет день и ночь асфальт. Но если бы он был хоть наполовину таким умным, как воображает, то нашёл бы себе работу, где платили бы больше.
Иногда мне даже хочется, чтобы он брал взятки, как делают другие полицейские. Нет, по-настоящему, пожалуй, мне этого не хочется. Взятки — дело опасное, и у нас появился бы дополнительный повод для волнений. Если бы он не был таким гордецом, как последний кретин и разрешил мне снова пойти в официантки, хотя бы на неполную неделю, мы смогли бы рассчитаться с долгами немного подкопить и переехать из этого ужасного места в Нью-Йорк, Флориду или куда-нибудь еще, где жизнь не такая унылая.
Если бы только у него было чуть побольше честолюбия желания кем-нибудь стать, а не только читать и слушать допотопную музыку! За музыку никто не платит. На книги и пластинки он тратит не меньше, чем я на спиртное.
Десять минут десятого. На мгновение я решила, что Фрэнк забыл завести будильник. Потом вспомнила, что сегодня суббота, у него выходной. Выходной, если не считать, что в десять часов ему надо присутствовать на похоронах. Хоронят человека, убийство которого он расследует. Курта Стиффлера. Фрэнк только и говорит об этом деле — так бывает всегда, когда преступление оказывается интересным. Вчера вечером он поделился со мной подробностями. Сколько несчастий выпало на долю, бедняги Курта, начиная с концлагеря! Он несколько раз упоминал и другого человека, по имени Медли. Говорил, что тот чокнутый, хотя из рассказа Фрэнка было не совсем понятно, почему он сделал такой вывод.
Я легонько толкнула Фрэнка. Он повернулся на бок и теперь на несколько минут перестанет храпеть. Потом я положила руки за голову и стала смотреть в потолок. Если я встану до того, как проснется Фрэнк, мне придется варить кофе, а так как он считает, что делает это лучше меня пусть сам и варит.
Чувствовала я себя прекрасно. Никакого похмелья, потому что вчера я не брала в рот ни капли, а позавчера в четверг, лишь самую малость, чтобы поскорее прийти в себя. Боже милостивый, как кошмарно я себя чувствовала в четверг после ужасного скандала с Фрэнком накануне вечером. Наверное, виновата была все-таки я. Бедный Фрэнк, как он отправился на работу после такой ночи! Сама же я улеглась и дрыхла до полудня. Но он тоже виноват — зачем пререкаться со мной? Не проще ли двинуть мне как следует, чтобы я отключилась, и уложить в постель? Он боится, что я от него уйду. Может, и уйду. Не могу сказать точно, пока это не произойдет.
Фрэнк меня любит, а мне хотелось бы, чтобы он не любил меня. Потому что в один прекрасный день я его всё равно брошу, и мне будет неприятно сознавать, что из-за меня он страдает. Наверное, поэтому я иногда так безобразно веду себя с ним, особенно когда напьюсь. Хочу, чтобы он наконец вышел из себя, разлюбил меня — для своего же блага.
Не знаю, какими были бы наши отношения с Клайдом. Фрэнк не подозревает о его существовании, он никогда не видел его и даже не слышал его имени. Когда мы с Клайдом ездили в мотель — а было это всего несколько раз, — мы отправлялись туда в конце дня, а домой я возвращалась около часа ночи. В это время закрываются последние таверны. Фрэнк ни о чем не догадывался, потому что из машины Клайда я выходила за квартал или два от дома. Но по-настоящему я не люблю и Клайда. Может быть, способность любить исчезла шесть лет назад — через год после того, как я вышла за Фрэнка. Тогда у меня был выкидыш, и мне удалили какие-то органы — Фрэнк назвал их трубопроводами, — теперь я не могу иметь детей. Если бы у меня был ребеночек или даже несколько малышей, возможно, я любила бы Фрэнка, как прежде, и наша жизнь была бы иной. С другой стороны, это не так уж плохо, потому что Фрэнк мексиканец, наши дети тоже были бы наполовину мексиканцами, а ведь многие имеют против них предубеждение. Конечно, это глупо, но предубеждение, тем не менее, существует, иногда даже более сильное против детей от смешанных браков, чем против чистокровных мексиканцев. Мои малышки встретили бы в жизни немало трудностей. Ребеночек, которого я потеряла, следующей осенью мог бы пойти в школу, и тогда мне, естественно, даже в голову не пришло бы, что когда-нибудь я покину Фрэнка.