Другой участник сделки немец, он также будет у меня дома. Хотя и тот, и другой немного говорят по-английски, я не уверен, что они правильно поймут друг друга. А при этой сделке ошибки недопустимы. Именно поэтому я позвонил своему другу Зигу и спросил, не порекомендует ли он человека, который знает испанский, немецкий, а также английский. Зиг назвал Курта, заверив меня, что он обязательно поможет.
Я был уверен, что Курт не откажет, потому что Хоффман очень много для него сделал, И он действительно не отказал, хотя немного поскромничал, утверждая, что его английский далек от совершенства. Только когда я сумел убедить его, что для моей цели его знаний вполне достаточно, он согласился пойти со мной.
Никто не видел, как я входил в его дом. Никто не заметил нас с Куртом, выходящих из дома и направляющихся к стоявшей за углом машине. Если бы кто-то попался нам по пути и мог впоследствии меня опознать, я понял бы, что это тоже знак Всевышнего, отрицательный знак, свидетельствующий о том, что Курт Стиффлер должен жить. После недолгого ожидания, сконфуженный тем, что деловые партнеры подвели меня, я отвез бы Курта назад, в его убогую квартиру.
Мои воспоминания нарушил голос миссис Армстронг:
— Ау-у, мистер Медли!
Я глянул в сторону её дома и пожелал миссис Армстронг доброго вечера, теряясь в догадках, что ей от меня нужно. Потом я увидел перед их верандой большую черную машину. Миссис Армстронг крикнула:
— Зайдите к нам, мы отмечаем радостное событие!
У меня не было особого желания присоединяться к ним, но выкрикивать извинения через два дворика было крайне затруднительно. Поэтому я помахал рукой, давая понять, что сейчас подойду.
На веранде сидели трое: миссис Армстронг, её дочь Каролина и мужчина, которого я не сразу узнал в полумраке, только когда он поднялся с места и протянул мне руку:
— Узнаете меня, мистер Медли? Кахэн.
Это был один из детективов, расследовавших обстоятельства смерти Стиффлера. Интересно, что он здесь делал с бокалом в руке?
— Конечно, я помню вас, — ответил я.
— Потрясающая новость, мистер Медли, — сказала миссис Армстронг. — Мне доставляет огромное удовольствие сообщить о помолвке моей дочери. И как раз тот момент, когда я думала, что никогда уже от неё не избавлюсь.
— Вы хотите сказать… — начал было я.
Рыжий Кахэн засмеялся:
— Да, мы помолвлены, сэр. И я считаю, что прежде всего следует поздравить меня.
Я поздравил его и ещё раз пожал ему руку, теперь уже от всей души.
— В среду я впервые встретил миссис Армстронг, — сказал детектив, — а Каролину увидел только в четверг вечером. Всё произошло скоропалительно. — Он довольно ухмыльнулся. — Но такой уж у меня характер, а поскольку мы оба рыжие, то и характеры у нас должны быть похожие.
Я уже раскрыл рот, собираясь сказать, что тридцать лет назад мы с женой так же быстро решили нашу судьбу, и лишь в последний момент вспомнил, что выдаю себя за холостяка.
— Если женятся двое рыжих, — поинтересовалась Каролина, — их дети тоже обязательно будут рыжими?
— В комедии «Жизнь с отцом» дети рождались рыжими, — сказал я и почувствовал, как по спине у меня пробежал холодок. «Жизнь с отцом» — именно та пьеса, которую восемь лет назад, в роковой вечер, навсегда оставшийся в моей памяти как вечер непередаваемого ужаса, я смотрел вместе с женой. События того вечера чуть не лишили меня рассудка. Возможно даже, я действительно был не совсем нормальным, пока не нашел ответа в Боге. Как мы смеялись над той забавной пьесой буквально за час или два до трагедии!
Я любил свою жену сильнее, чем можно выразить словами. Она была высокой, немного нескладной восемнадцатилетней девушкой, когда мы поженились. Мне было двадцать шесть. Спустя несколько лет она стала самой красивой женщиной из всех когда-либо живших на земле. Именно такими становятся, взрослея, некоторые женщины. Они созревают медленно, но их красота делается ярче с каждым годом. В тот вечер накануне своего сорокалетия Диерда — какое прекрасное имя дали ей родители! — была очаровательней, чем когда бы то ни было. При взгляде на неё у меня захватывало дыхание. Иногда, глядя на свою обнаженную жену, я шутил, что, если кто-нибудь — не приведи Господь! — отрубит ей руки, её будет не отличить от Венеры Милосской. Но я любил её не только за красоту. Двадцать два года нашей совместной жизни протекли, как сон, так идеально мы подходили друг другу.
Вглядываясь в прошлое, я считаю, что наш брак был совершенным. Отчего Господь был так милостив ко мне в то время, когда я даже не верил в Него, я не узнаю никогда. Но ведь всем известно, что пути господни неисповедимы.