Рамос улыбнулся:
— Мы не предъявляем вам обвинение в убийстве собаки, мистер Медли. В одном, между прочим, вы были не совсем точны.
— О чем вы?
— О времени смерти Берлиоза. Он умер в шестьдесят девятом, а не в пятьдесят девятом году. А Рихарду Штраусу тогда действительно было пять лет — он родился в тысяча восемьсот шестьдесят четвертом году.
Я улыбнулся той деликатности, с которой он дал понять, что тоже знаком с биографиями выдающихся композиторов. Я сказал:
— У вас натренированная память, мистер Рамос. Уверен, в вашем доме тоже есть запись «Фантастической симфонии».
— Вы не ошиблись… Вы не планируете дальних поездок, сэр? Не собираетесь выезжать за пределы города?
— Нет, таких планов у меня нет.
— Отлично. Тогда, вероятно, мы снова увидимся завтра. Хотя репортеры, думаю, начнут одолевать вас уже сегодня.
Я пожал руки обоим и, выйдя на крыльцо, наблюдал, как они садятся в машину.
Потом наступила реакция, и меня начала бить мелкая дрожь. Закрыв дверь, я добрался до кресла и рухнул в него. Я опустил голову на руки, зажмурился и сидел так до тех пор, пока не стал трезво соображать.
Мой организм всегда бурно реагирует на подобные ситуации. Сегодня всё было сложнее, поскольку я был вынужден сам обнаружить труп и объясняться с полицией. Однако, отчетливо представляя, как сложится беседа, как поведут себя полицейские, я сумел сохранить спокойствие. Поднявшись утром с постели, я проиграл свою роль в уме, а потом отрепетировал в движении.
И я действительно почти забыл о покойнике, пока по сценарию мне не требовалось обнаружить его. До последнего момента мне удавалось полностью отрешиться от происшедшего.
Сейчас наступило время мучительных переживаний, и я страдал.
Немного успокоившись, я стал молиться. Снова и снова я вопрошал Всевышнего, почему Он требует от меня таких жертв? Впрочем, ответ я знал. Он прав, Он милосерден Он требует многого, но наступит день, и Он снимет с меня клеймо зверя. Я стану свободен. Наступит день, когда его милосердие коснется и меня.
2. Ферн Кахэн
— Что ты думаешь об этом старикашке? — спросил я, когда Фрэнк развернул машину и мы двинулись в сторону Бродвея.
— Не доверил бы ему и десяти центов. А ты?
— Мне кажется, он на уровне. С небольшими закидонами… или как это называется по-научному?
— Эксцентричный?
— Вот-вот. Ты, Фрэнк, просто ходячий словарь Уэбстера. Ну, в общем, мужик в его возрасте должен быть немного эксцентричным, если он холостяк.
— Почему ты считаешь, что он холостяк?
— Черт побери, разве не ты сам спросил его, холостяк он или вдовец? И он тебе ответил.
— Ты веришь всему, что он говорит, Рыжик?
— Ха! — сказал я. — Чего ради ему лгать в этом вопросе?
— Может, он зарезал супругу. По-твоему, все холостяки эксцентричны?
Он решил, что достал меня, — ведь я сам холостяк. Я сказал:
— Понятно. Послушай, вы там говорили о чем-то заумном. Берли… или как его там? Я ничего не понял. Или просто опоздал к началу разговора?
— Опоздал, но не очень. Он крутил пластинку, когда ты помогал доктору разбираться с трупом, и решил блеснуть образованностью. Ну, я не остался в долгу.
— Ещё бы, ведь ты эрудит!
— Черт возьми, не называй меня эрудитом!
— Но ты же эрудит!
— Конечно, отрицать не стану. Но слово «эрудит» не из твоего ковбойского лексикона. Ты слышал, как кто-то меня так назвал, и теперь повторяешь, как попугай. Лучше зови меня умником, если тебе хочется.
— Ладно, Фрэнк. Но послушай, старика надо было ещё о многом спросить, а ты не задал больше ни одного вопроса. Что так?
— Зачем спрашивать, если пока мы бродим в потемках? Подождем, что скажет док, да и покойника неплохо бы опознать. Если это Стиффлер, то попытаемся выяснить, куда он ходил вчера вечером. А потом снова займемся Медли. Вопьемся в него, как пиявки.
— Бред, — сказал я. — Медли не имеет отношения к покойнику. Разве он оставил бы труп у себя на заднем дворе? У него есть машина.
— Кто знает, возможно, он предпочел почему-то его оставить.
— Да и какая может быть связь между ним и Куртом Стиффлером?
— Не знаю, — сказал Фрэнк. — Я не уверен, Рыжик, что это Стиффлер. Видел его всего один раз, и то несколько минут и не вблизи. Вот это и будет нашей первой заботой — опознать труп.
— Каким образом?
— Черт возьми, давай сначала перекусим. Уже больше часа. Как насчет пиццы?