«Бывали дни, когда в крематориях и на кострах сжигали в сутки до 15 тысяч человек. Крематорий дымил, и костры во рвах горели днем и ночью» [111, с. 343].
Но сколько осталось нераскрытыми преступлений во всех иных лагерях, устроенных по Европе этими самыми «просветителями»?
А сколько сожженных русских деревень с сиротливо уставившимися в небо трубами печей разбросано на пути их следования?
Сколько безжалостно уничтоженного населения разрушенных городов: расстрелянных, повешенных, замученных?
И это все притом, что аппетиты у немцев в отношении России всегда были куда как более обширные, нежели убийство миллионов мирных граждан СССР, которое они успели произвести. Вот какие масштабы по уничтожению русского населения России были еще запланированы. Следуя своей людоедской программе:
«…Бах-Зеловски показал, что в 1941 году на совещании в Вельзебурге Гиммлером была поставлена задача: уничтожить в России тридцать миллионов человек. Речь шла, конечно, о мирном населении, ибо Гиммлер в данном случае толковал не о боевых действиях, а об уменьшении биологического потенциала славянских народов» [97, с. 55].
И не следует думать, что все эти прожекты явились лишь в больном воображении высшего командования Германии, невероятно распухшей от присвоения земель континентальной Европы и теперь ведущей непримиримую борьбу с ее «перенаселением». Нюрнбергский процесс высветил немалое количество каннибалов среди исполнителей любого ранга:
«Перед Международным трибуналом прошли палачи и поменьше калибром. Из них мне запомнился, в частности, эсэсовец Олендорф, начальник эйзатцгруппы «Д». Этот заявил, что на юге Украины, в районе Николаева, он успел убить только… девяносто тысяч человек» [97, с. 405–406].
То есть «всего лишь» 90 тысяч русских людей лишил жизни этот вполне достойный своих людоедских предшественников убийца!
И вот при помощи каких изуверских инструментов немцами производились эти запланированные в их респектабельных кабинетах массовые преступления. Этими людоедами использовались произведенные их промышленностью «…агрегаты для дробления человеческих костей, аппаратура для производства из них химических удобрений, разработаны особые методы выделки для промышленных целей человеческой кожи» [97, с. 4].
Так что изготовлением все тех же плащей все из того же материала они вновь указали на тот сверхъестественный каннибализм, который сидит с давних пор в крови у данной породы недочеловеков.
А вот как использовались этими культуртрегерами снятые ими скальпы: «…волосы — для матрацев!» [97, с. 81].
Но германская «хозяйственность», столь воспеваемая и сегодня, просто не знала никаких границ: «…из человеческого жира нацисты производили мыло», которое пускали в продажу по всему свету «немецкие парфюмерные фирмы…» [97, с. 162].
После демонстрации перед нюренбергскими судьями культуртрегерской продукции из человеческих волос и жира «…в руках обвинителя появляется нечто вроде куска кожи. Да, это кожа, и, если к ней присмотреться, не выделанная еще кожа. Но содрана она не с животного, а с человеческой спины…
У стены на столах тоже стоят какие-то предметы, прикрытые простынями. По указанию обвинителя простыни убирают, и перед глазами всех присутствующих появляются куски уже выделанной человеческой кожи, посаженные на распялки. На каждом из них следы красивой татуировки. Люди, которые имели несчастье в молодые годы легкомысленно разузорить себя, оказавшись в руках нацистов, сразу обрекались на страшные муки и надругательства… из их кожи делали абажуры и различную галантерею» [97, с. 162].
То есть здесь разговор идет даже не о самих палачах — с ними все ясно. Здесь сообщается, что эта вырожденческая разновидность так называемых нынешней наукой гомо сапиенс на самом деле является расой вурдалаков, более чем сознательно приобретающей в магазинах изделия из кожи, совершенно явно содранной с живого человека!!!
Вот когда прекрасно раскрылся тысячелетиями дремавший немецкий каннибализм, пытающийся теперь прикрыть свое звериное нутро некоей претензией на обладание культурными достижениями, чем-то там якобы уж чрезмерно полезными в бытоулучшительских нуждах человечества, усиленными темпами прогрессирующего в своей деградации.
«Тут же под стеклянным колпаком — высушенная голова человека величиной с кулак. На ней сохранились волосы, а на шее — следы веревки.
Мороз пробегал по телу. Чья это кожа? Кому принадлежала эта голова? …Точно известно только то, что голова этого несчастного на специальной подставке как сувенир стояла на письменном столе начальника концлагеря Освенцим» [97, с. 163].