– Слышишь меня, Женя? – тихо спросил Малышев.
– Отлично слышу, Колька! – тут же ответил Синельников. – Ребята, у нас все получилось!
Лабораторию огласили радостные крики. Екатерина с Ольгой опять в голос заревели, улыбаясь сквозь слезы.
Глава 3
Он бежал и никак не мог убежать от этой боли, которая, казалось, затапливала его всего. Болела голова, болели руки и ноги. Стоп! Какие ноги? Я же давно, целую вечность безногий! Какие руки? У меня всего только одна! Я уже никогда, совсем никогда не пройду своими ногами по грешной земле, не обниму своими руками женщину! Это «никогда» было самым страшным. Да и кто теперь может посмотреть на тебя иначе, чем с жалостью?! На безногого, однорукого инвалида?!
Но как же болит и чешется ампутированная рука! Чешется ампутированная рука??? Как может чесаться то, чего нет? А ведь чешется! От этого странного и удивительного несоответствия боль куда-то ушла и появилась неизвестно откуда ленивая какая-то мысль: «С чего это вдруг я безногий и однорукий? А чем же я тогда обнимал податливую такую Любку? В голове был какой-то хаос. Я ведь помню, как тогда мы бежали по зеленке, чтобы не дать оторваться «чехам»! Каким таким чехам? Они же в Европах живут, а я там никогда не был? И границы у нас с ними нет! Какая, к е… матери, граница? Эти гады у нас здесь, в Чечне! – злость росла и ширилась. – И мы стреляли и будем их стрелять, мочили и будем их мочить в,…» – От этой злости я просыпаюсь. Открываю глаза. Темно, ни хрена не видно. Как у негра в жопе.
Рука действительно чесалась. Клоп, наверное, укусил. Надо опять их травить Какие такие клопы в двадцать первом веке? Все страньше и страньше, как говорила кэрролловская Алиса! И тут я вспоминаю все!!! Я же в тридцать седьмом! Откидываю правой рукой одеяло и тут же принимаюсь ощупывать левую. Я чувствую ее! Попробовал пошевелить пальцами. Не мои! Не так я их когда-то чувствовал. Но ведь шевелю же! Попробовал еще. Слушаются! И с каждым мгновением все лучше и лучше! Вот теперь они действительно мои! Уря! Пожмем, ручонки, друг друга! Покрепче! А ноги? Надо посмотреть. Рука сама нащупала выключатель на стене. Откуда я знаю, что он, выключатель, именно там? Свет ударил в глаза, и я зажмурился. Медленно открыл глаза снова и увидел голую, без абажура, странную цилиндрическую лампочку ватт на сорок, свешивающуюся на двух свитых вместе проводах. Так полевку[7] свивают. Долго не мог понять, в чем странность лампочки, а потом вспомнил о ногах. Что-то голова не о том думает.
Сел и увидел свои нижние лапы. А волосатые-то какие! Сильные с виду. Стал ощупывать руками. Я их чувствую! А попробуем-ка мы на них встать. Осторожно спускаю ноги на пол. Холодный, черт. Но как же здорово ощущать ногами эти деревянные дощечки паркета! Сто лет уже чувствовал только фантомные боли. Осторожно, держась руками за спинку кровати, встаю. Пробую четверть шага одной ногой, полшага другой. Вроде держат. Отлепляюсь от кровати и, балансируя вначале руками, иду. Держат ноги, держат! А тело точно не мое, легкое какое-то, как перышко. Ну, как же это здорово – снова идти на своих ногах! А как, интересно, я выгляжу? Фото, которые видел там, это одно, а в натуре? Откуда-то из глубины знаю, что здесь есть зеркало. Ага, вот оно, во всю дверцу шкафа. А что, приятно посмотреть! Высокий, пропорционально сложенный. В глаза бросается, что сильный. И морда лица вроде ничего. На моей роже непроизвольно расплывается лучезарная улыбка. Бабам должно нравиться. Опять из глубины это чувство уверенности, что любят меня девки и еще как. Странно, ведь никогда я так о них не говорил и не думал. Не мое. А что мое? Девчонки, девушки, женщины.