– Младший аналитик Управления стратегических исследований лейтенант государственной безопасности Синельников.
– Ваша книга? – грузинский акцепт низкого, несколько хрипловатого голоса основательно заметен.
– Так точно, товарищ Сталин, – отвечаю я, глядя прямо в глаза.
– А зачем она вам? – Чуть прищуренный взгляд прожигает, кажется, насквозь.
– При сравнительном анализе образца боевого устава столкнулся с недостаточностью знаний по тактике боевых действий подразделений. Вот. – Я делаю преданно-виноватое лицо. – Пытаюсь исправить ошибку.
Рядом со мной появляется Меркулов и пытается повторить мое преданное делу партии выражение морды лица. Вождь кивает ему и продолжает сверлить меня глазами.
– Это вы, товарищ Синельников, написали в докладной записке, что существующий личный и командный состав Красной армии не в состоянии на текущий момент действовать по представленному образцу боевого устава?
– Ух, ты! Слово в слово по моей писанине! Значит, бумага дошла до адресата, как и планировалось. Еще бы, тонко, намеками, но качественно я обкакал нынешнее состояние РККА.
– Так точно, товарищ Сталин! – отчеканиваю я и продолжаю преданно кушать «отца народов» своими невинными глазками.
– А кто вы такой, товарищ Синельников, чтобы делать такие выводы? – Прищуренный взгляд желтоватых глаз вождя становится еще более прожигающим.
Так, этот вариант Коган назвал мне первым. Включаем убежденность своей правоты.
– Младший аналитик Управления стратегических исследований. Могу в течение суток представить обоснования своих выводов.
– А почему вы, товарищ младший аналитик, не предложили путей решения поставленных вами вопросов? – Вождь сделал полшага вперед и легко ткнул пальцем меня в грудь, попав точно в кожаный ремешок портупеи.
– Согласно должностной инструкции, не имею на это права, товарищ Сталин.
– Но вы можете предложить эти пути, товарищ Синельников Егор Иванович?
Оп-па! А ведь я, когда представлялся, имя-отчество не называл. В отчетах только инициалы. Значит, мое личное дело он уже препарировал. А ведь там наверняка написано, что я очень начитанный мальчик.
– Так точно, товарищ Сталин! – Мой взгляд становится еще преданнее, хотя сам не понимаю, как это возможно.
На его лице появляется успокаивающая улыбка. Вождь поворачивает голову к стоящему рядом Меркулову:
– А что, Всеволод Николаевич, мы можем предоставить старшему лейтенанту Государственной безопасности Синельникову такую возможность?
Н-да-а. Вот я уже и старлей. Быстро. Очень быстро. Мои шансы грохнуться с высоты стремительно растут вместе с этой самой высотой! И почему я, чем сложнее ситуация, тем больше начинаю язвить всех и вся в своих мыслях?
– Так точно, товарищ Сталин, – немедленно реагирует комиссар ГБ второго ранга.
– Ну что же, Егор Иванович, жду вас завтра с докладом, – говорит отец народов и протягивает мне РУКУ.
Пытаюсь схватиться за нее, как за спасательный круг, но успеваю одернуть себя. Поэтому мое пожатие получается вполне приличным.
Сталин поворачивается и не торопясь уходит из отдела. Свежая информация оттуда его, похоже, сейчас уже менее интересует, чем десять минут назад. Десять минут? А казалось, десять часов! Плюхаюсь на свой стул. Чувствую, как по лицу катятся крупные капли пота. Валерка участливо протягивает мне свой платок.
Да, денек! В десять нуль-нуль, намытый, выбритый до синевы, наглаженный и гордо сверкающий добавившейся шпалой в каждой петлице, я стоял перед Поскребышевым и подобострастно протягивал ему папочку с моим докладом Самому. Вот кому можно позавидовать в невозмутимости, так это секретарю Сталина. Его мнение о людях и событиях на лице никак не отражается. Обласкан я не был, а был выгнан вон из приемной со строгим предупреждением, чтобы никуда со своего рабочего места не отлучался, ибо могу быть вызван в любой момент. Вызов прозвучал в виде телефонного звонка на столе капитана ГБ Семина через каких-то двадцать минут. Жутко удивленный, я помчался к кабинету «отца народов». Сколько раз слышал из разных источников, что ИВС частенько любил засиживаться допоздна и поэтому начинал работу обычно с двенадцати. Отбой воздушной тревоги. Поскребышев усадил меня за отдельный стол в приемной проверять и подписывать мой доклад, перепечатанный аж в трех экземплярах.