Там же находился стол, три видавших виды стула, ведро с картофельными очистками и огромная алюминиевая кастрюля с водой, в которой плавало несколько очищенных картошин. В углу комнаты был пристроен эмалированный умывальник, а над ним висело изрядно потускневшее зеркало. К носику бронзового крана какой — то умелец прикрутил медной проволокой тонкий и недлинный резиновый шланг — для того, чтобы можно было без лишних проблем набирать воду в кастрюлю.
В комнате ждала их женщина помоложе, чем тетка, с кухонным ножом в руках. Она критическим взглядом окинула Тинга с головы до ног и не без осуждения сказала, обращаясь к тетке:
— Марь Иванна, и что у тебя за натура? То кошек и собак подбираешь бездомных, то бомжей.
— Никитична, не заводись. Мужик этот не шибко на бомжа похож. Вишь, какой статный да крепкий. Работу он ищет. Хоть какую. Видать, сильно его прижало… Вот ты с ним и поговори. Думаю, что столкуетесь… пока нет Кирюхи.
— Ладно… — Никитична коротко вздохнула и сказала, обращаясь к Тингу: — У нас тут кухонный работник один… м-м… заболел. Нужна подмена… на день-два. Хотя… Кирюха, этот паразит, может и неделю квасить. Если рассчитываешь на зарплату, можешь сразу отчаливать. Но кормить буду. От пуза. Устраивает?
— Да-да, я согласен, — поторопился ответить Тинг. — Что нужно делать?
— Для начала почистишь картошку. Это будет твоим главным занятием. Ну а потом погрузка-разгрузка, подними тяжелое — опусти, принеси — подай.
— Можно начинать?
Никитична заглянула Тингу в глаза, сокрушенно покачала головой, и ответила:
— Можно. Но чуть позже. Вижу, что ты здорово проголодался. Не так ли?
— Т-так…
— Сейчас я покормлю тебя для начала. А то еще свалишься в подсобке с голодухи. Во стыдобища-то будет, на всю округу. Как считаешь, Марь Иванна?
— Будет, конешно будет. Скажут, что «У Петровича» не только та водка, что во время поминок выставляют на столы, паленая, но и жадность немереная. Человек на кухне с голодухи копыта откинул.
— Марь Иванна, ты говори, да не заговаривайся!
— А разве неправда? Вона скоки прошу зарплату прибавить — и что? А ничего. Шиш с маслом.
— Ты не путай божий дар с яичницей. Мы и так тебя не обижаем. Или неправду говорю?
— Правду, правду, Никитична, — сдала назад тетка. — Это я сегодня не с той ноги встала утром. Иногда на меня находит…
— Ладно, иди… сердобольная ты наша. Мы тут сами разберемся.
Марь Иванна ушла. Никитична обернулась к Тингу.
— Тебя звать-то как?
Он заколебался, но только на миг. Благодаря разговору с милиционером на шоссе, до него наконец дошло, что Тинг — это не имя, а кличка, хотя раньше ему столь простой вывод почему-то в голову не приходил. Назваться Тингом — значит, потерять работу. Бомж все-таки, не какой-нибудь уголовник…
— Андрей, — ответил Тинг; в этот момент он вспомнил имя мальчика, который дал ему яблоко.
— Садись за стол и жди. Я мигом обернусь…
Спустя несколько минут Никитична принесла тарелку наваристого борща, большую эмалированную миску с говяжьими и свиными мослами, полбулки белого хлеба и литровый пакет молока.
— Трескай, — сказала она, нарезая хлеб. — Когда наешься, принимайся за работу. Картохи нужно начистить полную кастрюлю. В кафе после обеда поминки, людей будет много, так что поспеши. Время не ждет.
Тинг кивнул и жадно схватил ложку. Посмотрев, с какой скоростью временный работник уплетает борщ, Никитична удивленно покрутила головой и вышла из подсобки. Тинг даже не глянул в ее сторону. Он ел, как безумный, с хрустом сокрушая, своими по-волчьи крепкими зубами хрящи и сухожилия и обгрызая остатки мяса до самой кости — так, что после него и муравью нечем было поживиться.
Все то время, что он бродил по полям и лесам, Тинг питался чем придется. Удивительно, но он откуда-то знал, какие корешки можно есть, а какие нет, какие грибы съедобные, а какие ядовитые, где можно найти воду, а где водоносные слои залегают на большой глубине, и не выходят на поверхность… Тинг с потрясающей легкостью находил птичьи гнезда и воровал оттуда яйца, хотя ему было жалко птичек, круживших у него над головой с горестным птичьем плачем.
Однажды он поймал голыми руками толстую гадюку, долго смотрел в ее злобные глаза, а затем отпустил. Тинг знал, что все пресмыкающиеся — это мясо, и оно вполне съедобно; но у него не было с собой спичек. А употреблять змею в пищу сырой у него не было никакого желания; Тинг еще не дошел до состояния, когда человек может есть все что угодно и в любом виде.