— Стой! — вскричал коренастый. — Не надо! Не стреляй! Забери бабки, у меня тут две «штуки» баксами, все забери: часы, они дорогие, швейцарские, пять кусков «зеленью» стоят, мобилу — только не убивай!
— Не могу, — ответила Ксана. — Вы не оставили мне выбора.
— Но почему, почему?!
— Потому, что ты видел меня. Не повезло тебе, урод…
Совсем потерявший голову насильник, поняв, что наступила его последняя минута в жизни, с ревом бросился на Ксану, но пуля, которая вошла точно посреди лба, остановила его на полпути. Еще один выстрел — контрольный — она сделала в голову долговязого. Он, конечно, не подавал признаков жизни, но Ксана действовала так, как требовалось по ситуации. Неровен час, оклемается (в жизни иногда случаются чудеса), тогда жди беды.
А Ксане совсем не хотелось убегать из города, где ее жизнь была более-менее налажена и где есть надежный посредник. Это она уже проходила. Была когда-то почти бомжихой.
Она не стала обыскивать насильников и забирать оружие или деньги. Все это было чужим, а Ксана никогда не опускалась до примитивного воровства или грабежа.
Она совсем не сожалела о содеянном. Эти двое явно были бандитами из бригады Кармана. Туда им и дорога, подумала Ксана хладнокровно, обойдя трупы — чтобы не вступить нечаянно лужу крови. За отпечаткиона не беспокоилась, потому что дорожка сплошь поросла травой.
Но с возвращением домой теперь придется повременить… Невольно вздохнув, Ксана резко изменила курс и пошла по направлению к большому супермаркету, который находился в двух кварталах от ее дома. Обычно в это время там много покупателей, и ее запах должен смешаться с запахами других людей, поэтому ни одна ищейка не сможет проследить ее дальнейший путь. Кроме того, она пожертвовала пачкой сигарет, раскрошив их на своем пути — чтобы ищейке отбить нюх.
В принципе, Ксана не курила, а баловалась. Иногда это нужно было для дела. В баре или ресторане современная девушка без сигареты выглядит как белая ворона. Поэтому в ее сумочке всегда лежала пачка дорогих сигарет и фирменная зажигалка.
В супермаркете Ксана поссорилась с кассиршей. Похоже, ее только недавно приняли на работу, и она, чтобы не ошибиться, все операции проделывала настолько медленно, что возле ее кассы образовалась длинная очередь.
Пока не было Ксаны, люди лишь тихо роптали, но девушка сразу взяла с места в карьер, и наговорила бедной женщине целую кучу тех «комплиментов», которые выдают на-гора вечные торопыги. Естественно, тут же нашли и подпевалы из очереди (и не только женского пола), которым для бунта не хватало лишь вожака.
В общем, скандал привлек внимание администратора, он долго извинялся перед Ксаной за нерасторопность своих работников и дал в помощь женщине старшего кассира, чтобы очередь немного рассосалась. Ксане, конечно, жалко было кассиршу, которую даже пот прошиб, — наверное, женщина боялась потерять работу, — но вышла она из супермаркета с чувством полного удовлетворения.
Теперь у Ксаны было железное алиби, тем более, что, разыгрывая свое «представление», она несколько раз громко и с напором назвала время: «Уже начало десятого, а я тут торчу в очереди по вашей милости!»
Конечно, ссора была совершенно глупой и беспредметной, но Ксане не раз доводилось наблюдать такие сценки возле кассы, и она лишь воспроизвела виденное. Ксана совершенно не сомневалась, что ее хорошо запомнили не только работники супермаркета, но и соседка, живущая этажом выше; она стояла позади.
«Покой нам только снится…» — со страдальческим вздохом вспомнила Ксана строку из стихотворения, заходя в квартиру. Там стоял гвалт почище того, что совсем недавно бушевал в супермаркете.
По ходу заглянув в открытую дверь кухни, девушка увидела еще одного соседа, Лёху Пальчика. Пальчик — это фамилия. А вообще-то его прозывали Сюся. Откуда пошло прозвище, уже никто не помнил. Возможно, эту кликуху Лехе припаяла тетка Матрена. У нее был талант на такие дела. Это она окрестила Ксану «монашкой».
Лёха был пьяницей и бузотером. Пил он почти каждый день, но, как ни странно, никогда не упивался до положения риз. Зато скандалы и драки устраивал регулярно. Это было у него в крови. Правда, до сих пор дома он не дрался ни разу; в квартире его тянуло лишь на блатные песни, которые Лёха любил распевать, начиная с часу ночи. От его вокальных упражнений даже брачующиеся коты умолкали, потому что Лёха пел возле открытого окна, неотрывно глядя на луну.