Квартира, в которой я надеялся застать Тугрика, принадлежала его матери Марии Ильиничне. Несчастная судьба у этой женщины. Муж, горький пьяница, сгорел от водки, оставив её с двумя малолетними сыновьями. Тянула женщина жилы, ростила сыновей. А когда они выросли, принесли ей новые беды. Старший Борис был натуральным придурком и теперь не вылазил из дурдома, младший, Семен, - из тюряги. Да, ей не позавидуешь. Определенно.
Остановившись перед дверью квартиры, обитой черным, вышеркавшимся от времени дермантином, я достал из кобуры пистолет, осторожно постучал, прислушался. Услышал шаркающие старческие шаги, затем раздался голос хозяйки:
- Кто там?
- Вам телеграмма. Откройте, - сказал я.
- Какая еще, - проворчала недовольно Мария Ильинична, открывая дверь. Увидев меня и узнав, охнула, побледнела и, прижав старческие натруженные руки к груди, тихо проговорила: - Чего он опять сделал?!
- Здравствуй, тетя Маша! Ты не волнуйся. Думаю, что на этот раз все обойдется. Просто у меня к нему есть разговор. Он дома?
- Дома. - Она махнула рукой в сторону двери, ведущей в большую комнату. - С рыжей своей.
- С Клавкой?
- Ну а с кем же еще.
Я подошел к двери, приложил к ней ухо, прислушался. Тишина. Спят голубки. Натрахались, а теперь отсыхают. Что ж, тем лучше. Не скажу, что их пробуждение будет приятным, но то, что неожиданным - это точно. Я распахнул дверь и заорал благим матом:
- Подъем!
Спавший с краю дивана-кровати Тугрик вскочил, ошалело уставился на меня совершенно безумными глазами. Решив, что ему сниться кошмар в виде улыбающегося мента, энергично протер глаза кулаками. Но ведение не исчезло. Поняв, что все это ему не снится, он повел могучими плечами и взревел громче пожарной сирены и страшнее трубного крика бизона в брачный период:
- Какого х.. тебе тут надо, мент поганый!
А его "мавр"... Ё-маё! Картина не для слабонервных. Это же милицейская дубина, а не человеческий орган. Он у него что, постоянно "готов к труду и обороне"? Скорее всего он буйствует с "голодухи" после восьмилетнего воздержания.
- А ну прекрати лается, кобелина! - строго сказал я. - И прикрой свое безобразие. Ты же не на уроке анатомии.
- Да пошел ты! - огрызнулся Семен и направился к двери, но на его пути решительно и неприклонно встал мой младший товарищ. Тугрик остановился. Человеком он был ученым и понимал, что любое физическое насилие над ментом может быть разценено, как сопротивление. А за это ему корячился срок, и срок, с учетом его "безупречной" биографии, немалый. Он оглянулся на меня и нерешительно спросил:
- Чё, отлить нельзя что ли?
- Ну за кого ты нас, Сеня, принимаешь? Мы ж не инквизиторы какие-нибудь, а простые российские менты. Игорек пропусти человека по нужде.
- Здравствуйте, Дмитрий Константинович! - Из-под одеяла показалась круглая физиономия Мани-мани с всклокоченными химкой рыжими космами.
- Здравствуй, Клавдия! Дождалась своего ненаглядного?
- Ох, дождалась, Дмитрий Константинович! Прям даже не верится. А вы что, опять по наши души? Когда только от вас покой будет.
- Что-то ты Мани-мани больно говорливая стала. Не к добру это. Вставай, у нас к вам обоим разговор есть.
- А я чё? Я не чё, - забеспокоилась Поливанова. - Если Сенька опять что натворил, с него и спрашивайте. А я ничего не знаю.
- Ну-ну, знаем мы эти сказочки про белого бычка. Ты и прошлый раз ничего не знала.
- И прошлый раз не знала. За что вы меня обижаете, Дмитрий Константинович?! Чего я вам такого плохого сделала?! - запричитала Мани-мани.
- Кончай базар, Клава, - насмешливо проговорил я. - Ты ведь прекрасно знаешь, что меня этим не разжалобишь. Вставай.
- Отвернитесь, пожалуйста! - кокетливо проговорила она.
Я отвернулся, подошел к Игорю, прошептал ему на ухо:
- Возьмешь с этой шалавы объяснение. Главное - нас с тобой интересует прошедшая ночь.
- Понял, - кивнул он.
- Дмитрий Константинович, а мне можно в ванну? - спросила Поливанова. Теперь на ней было красивое цветастое платье с глубоким вырезом. За эти восемь лет она здорово сдала, постарела, располнела, но все ещё оставалась миловидной и аппетитной бабенкой.
- Можно, Клава, можно, - разрешил я. - Потом расскажешь этому молодому человеку все, что его будет интересовать.
- Хорошо, Дмитрий Константинович.
Мани-мани с Игорем ушли. Вернулся Зеленский. Теперь на тем было линялое, пузырившееся на коленях трико и клетчатая рубаха. Настроен он уже был миролюбиво. Покрутил головой, усмехнулся:
- Ну ты, в натуре, даешь! Так забазлал, что я от страха едва в окно не сиганул. У нас в армии старшина роты такие концерты откалывал. Ну.
- А ты в армии служил?
- Служил. С нее-то все и началось.
- В каком смысле?
- Врезал одному козлу капитану по морде и схлопотал два года дисбата. Ну и покатилось все в тартарары.
- Как это случилось?
- На танцах в солдатском клубе этот козел стал приставать к моей девушке. Я ему и так, и эдак - не понимает. Ну и не сдержался. А, что вспоминать! - махнул Семен рукой. - Ты-то зачем опять заявился?
- Разговор серьезный имеется.
- Да чистый я, начальник. Бля буду, чистый!
- Верю я тебе, Сеня. Но, похоже, кто-то на тебя имеет большой зуб.
- Не надо ля-ля, начальник, - зло рассмеялся Тугрик. - Туфта это. Фуфло. Знаю я ваши ментовские приемчики. Не на того напал. Понял?
- Дурак ты, Тугрик, и не лечишься. Я тебе когда-нибудь лапшу на уши вешал?
- Да вроде нет. Так с тех пор сколько воды утекло. Со временем люди меняются.
- Люди-то меняются - это верно, - согласился я. - Только ты не меняешься. Как был пеньком, так пеньком и остался.
- Почто оскорбляешь, начальник?! - обиделся Тугрик.
Теперь я был на все сто уверен, что Зеленский не совершал убийства. Есть у нас такое понятие, как улики поведения. Так вот, эти самые улики поведения Семена полностью подтверждали мою версию - кто-то пытается пустить нас по ложному следу. Определенно. И этот кто-то имеет веские основания подставить именно Тугрика. А это уже кое-что. И я решил играть в открытую. Спросил напрямую:
- А ты знаешь, что твоего бывшего подельника Свистуна убили?
- Ври больше! - вновь не поверил Тугрик. Однако глаза его обеспокоенно забегали.