– Проверь, красавчик жив? Если жив – добей. Спрячем под плиту, в компанию к императору Адрустину, им вдвоем веселее будет!
– Тогда уж втроем! – хохотнул другой голос, помоложе и позвонче. – Этого-то придурка тоже нужно куда-то девать! Его хватятся.
Плечо рванула боль, и в глазах сразу прояснилось – взгляд уперся в блестящее острие арбалетного болта, выглянувшего из груди возле ключицы. Это он, болт, ударил сзади и сбросил на пол. Ловушка! Поймали! Зачем?
Тяжелые шаги, нога больно ударила в плечо, перевернула… мужчина наклонился над Зверенышем, обдав его запахом вина, гнилых зубов и чеснока. Воняло так гадко, что захотелось блевать.
– Вроде дохлый! – неуверенно прогудел мужчина.
– Вроде, вроде – отрежь ему башку! Нужно будет показать хозяину.
– Сам режь! Вывозиться в крови, что ли?! Потом одежу не отстираешь!
– Режь, говорю, болван! Денег не получишь!
Мужчина недовольно крякнул, вздохнул, потянув из ножен кинжал, взял Адруса за волосы, отогнул голову назад и замахнулся, целясь отсечь одним ударом.
Звереныш следил за ним сквозь прикрытые ресницы, и, когда рука убийцы поднялась вверх, зашла за голову, нанес удар – точно в кадык, разбивая его вдребезги, разрывая гортань, подавшуюся под пальцами Мастера Смерти, как бумажный цветок.
Мужчина выронил длинный широкий кинжал, зазвеневший по каменному полу, схватился за горло, хрипя, пытаясь вдохнуть и дергаясь в судорогах смерти. Его большое, сильное тело не желало умирать, но глаза, вытаращенные так, будто их хозяин уже видел Создателя, остекленели, чтобы остаться такими до тех пор, пока могильщик не положит на них два тяжелых медяка.
Рывок! Раненое тело откликнулось болью, но железная воля Звереныша подавила одуряющую, жгучую волну, идущую от застрявшего в теле болта. Левая рука работала плохо, двигать ею было практически невозможно, но правая рука двигалась как надо, и через мгновение в ней очутился кинжал или, скорее, короткий меч, так и не напившийся крови Адруса.
Дзинь!
Болт, летящий в голову Адруса, был сбит влет, отрикошетил от пола и врезался в стену, рядом с большой статуей Создателя, пристроенной возле плиты-алтаря. Арбалет отброшен в сторону, в правой руке убийцы такой же, как у Адруса, короткий широкий меч-кинжал, в левой – узкий трехгранный стилет, способный пронзить кольчугу, как бумажную салфетку. Этими ножами добивают тяжеловооруженных латников, ударом в подмышечную впадину или в глаз, через прорезь в шлеме.
– Неужто живой? – почти весело спросил противник, обходя Адруса по дуге и щуря глаза на бледного, закусившего губу парня. – И даже Шулса завалил?! Как же тебе это удалось… м-да… похоже, что ты не совсем тот, за кого себя выдаешь. Теперь понятно, почему тебя решили убрать!
– Кто решил? – хрипло выдавил из себя Адрус, боль в плече и груди возрастала с каждой минутой.
– Зачем тебе? – пожал плечами убийца. – Не все ли равно? Пора умирать! За тебя платят хорошие деньги!
Мужчина сделал несколько плавных приставных шагов, встав в стойку, которую в Школе называли «Тростник и ветер», придвинулся, замедляя шаги, к Зверенышу на расстояние удара и мгновенно напал, ускорившись до предела. Его предела. Для Звереныша он двигался довольно медленно и неуклюже – за что и поплатился.
Меч Адруса отразил рубящий удар меча убийцы и обратным движением выбил из левой руки мужчины стилет, попутно лишив нападавшего трех пальцев. Стилет зазвенел, ударившись о каменную плиту, мужчина взвыл, отпрыгивая назад, но… тоже недостаточно быстро. Звереныш прыгнул вперед и плоскостью меча сильно ударил его в висок, да так, что раздался громкий стук, будто кто-то стукнул дубинкой о деревянную балку.
Убийца свалился, Адрус же бессильно опустился на пол, утихомиривая дыхание и пытаясь потушить красные круги, вертевшиеся перед глазами. Трудновато фехтовать, когда в левой лопатке сидит стальной болт, конец которого вылез из груди…
Отдышавшись, поднялся, сорвал, пыхтя и ругаясь, рубаху с потерявшего сознание убийцы так, что посыпались крючки (не до нежностей!), распустил ее на полосы с помощью меча и зубов, крепко связал мужчину по рукам и ногам, перед этим перетянув жгутом кровоточащую руку с обрубками пальцев, чтобы не истек кровью. Затем снова присел на пол, дожидаясь, когда человек очнется.
Сидеть пришлось минут десять, и эти десять минут не были лучшими в жизни Звереныша. Он держался на воле, злости, а еще – на привычке к боли. Если бы не беспрерывная, ежедневная, нескончаемая боль, которая терзала Адруса последнее время, – от плетей, от ударов, от натруженных, порванных мышц, – возможно, он уже валялся бы в обмороке, не в силах выдержать сегодняшнее ранение.