Я кивнула.
— Тебе нужна помощь с рюкзаком? — спросил он.
Я покачала головой.
Он открыл багажник, и я закинула в него свой рюкзак, а потом забралась на переднее сидение небольшого седана.
Зверь никогда не просил, чтобы я в нем убралась, но тут все еще было довольно чисто. Его машина не была завалена мусором, как у некоторых парней-автовладельцев. Мне это нравилось. Я думала, что тут сказывались гены моего отца – я не выносила вокруг себя грязь или беспорядок.
Мне не нужна была идеальная чистота, но... я ценила порядок. Порядок был приятным. В опрятной машине я чувствовала себя более комфортно.
Поездка в магазин прошла за приятной беседой, в ходе которой Зверь спросил меня о моем визите в учебный центр.
— Все прошло хорошо, Миранда сказала, что я наконец-то освоила пунктуацию.
А затем я спросила у Зверя, как прошел его день.
— Хорошо, я играл в «Фоллаут-3» и срубил старое гнилое дерево.
— Купи то, что хотела бы приготовить, — привычно распорядился Зверь. — Теперь я слишком привередлив.
— А когда-то не был привередливым? — поддразнила я.
Я заколебалась и попыталась не вздрогнуть и не поежиться от слов, которые так двусмысленно прозвучали. «Глупая Табита», — я сказал себе. — «Глупая».
Зверь рассмеялся.
Подобное случалось нечасто, обычно он казался сдержанным, мрачным и печальным.
Его смех был действительно приятным — словно вы смотрите на метель за окном, пока попиваете горячий сидр. Теплый, согревающий, сладкий.
— Скорее всего, нет, — сказал он. — Но, может быть, когда-нибудь стану. Может, однажды я скажу: «Нет ничего лучше, чем хорошо приготовленные, домашние макароны с сыром, которые я хочу на завтрак каждое утро», и что ты тогда будешь делать?
— Вскипячу воду, — сказал я. — Я не возражаю против этого. Я имею в виду, что они могли бы стать хорошим завтраком, верно?
Он снова рассмеялся.
— Знаешь, у меня не было этого в течение многих лет. Бл*дь, давай купим что-нибудь и приготовим вечером. Это был долгий день.
Мы купили пачку макарон на ужин, а также взяли курицу и овощи, чтобы приготовить их с рисом следующим вечером. Мужчина с габаритами Зверя не мог жить только на макаронах.
Это было очень странно, но я хотела, чтобы он правильно питался и готовил полезную еду. Если для этого приходилось варить мне, то я была не против. У меня неплохо получалось. Я делала это почти каждый вечер в течение десяти лет. Мне даже понравилось готовить, когда оказалось, что бояться нечего и никто меня не накажет, если у меня что-то подгорит.
Я рассеянно потерла шрам на тыльной стороне своей ладони. Зверь это заметил, но ничего не сказал.
Когда мы подошли к автомобилю, было похоже на то, будто Зверь с чем-то боролся.
— Как ты получила этот шрам? — выпалил он после того, как вырулил с парковки.
— Который? — спросила я, пока пыталась сохранить свой голос нейтральным. Судя по всему, это был плохой ответ, который заставил Зверя нахмуриться, и я тут же извинилась.
— Я не злюсь на тебя. Просто хочу узнать о шраме на руке. Он похож на застарелый ожог, — произнес Зверь.
Так и было. Он занимал четверть ладошки и появился четыре года назад. Он все еще был слишком большим, чтобы спрятать его под браслетом, хотя я пыталась это сделать на протяжении многих лет.
А потом сдалась.
Никто до Зверя не спрашивал меня об этом.
Никто, кроме Зверя, даже если я хотела рассказать правду.
— Я готовила ужин, — очень спокойно начала рассказывать я. — Жаркое в кастрюле. Я забыл о нем, пока занималась другими вещами, и сожгла его. Отец сказал, что раз мне пришлось отвлечься от ужина и поэтому все пригорело, то меня надо научить распределять время и обязанности правильно. Он схватил меня за руку и прижал к боку кастрюли.
Я уставилась на свои руки, сложенные на коленях. Старый шрам казался сморщенным и воспаленным, как и шрамы Зверя.
Зверь тоже был обожжен.
С того вечера и на протяжении многих месяцев, я испытывала такую мучительную боль, что иногда жалела о том, что рука осталась при мне. Его шрамы были расположены на груди, на лице, на спине — как он смог выдержать все это?
Эти мысли заняли у меня лишь мгновение, когда он зарычал, и я увидела, как он сжал руль, от чего побелели костяшки на его пальцах.
— Сколько тебе было? — спросил он.
— Четырнадцать, — ответила я.
— Ты была просто ребенком, — сказал он. — Просто глупым ребенком, и он, бл*дь, подпалил тебя. Какой монстр мог сделать это со своей собственной дочерью?