Я проглотила ком.
Он думал, что я заставила обучение в колледже выглядеть легким.
Это была самая милая вещь, которую кто-либо говорил мне после того, как мне исполнилось десять лет.
— Ты очень умная, — сказал Зверь. — Ты заставляешь меня смеяться, когда смеешься сама. Я бы хотел, чтобы это происходило чаще. Я хотел бы заставить тебя смеяться по десять раз на дню. Или еще чаще.
Я сморгнула слезы, застилавшие глаза.
— Я не такая, — прошептала я. — Но я рада, что ты так думаешь.
— Не принижай себя, — произнес Зверь.
Я никогда не была более благодарна своему телефону, который завибрировал у меня кармане. Я вытащила мобильный, извинившись перед Зверем на случай, если это была Кэнди и предлагала мне встретиться с девочками.
Это была их мать, но она просто прислала мне изображение того, что Карла нарисовала в школе.
— Даже не знаю, с чего это вдруг я внезапно начала нравиться Кэнди, — сказала я. — Но все равно это здорово. Она присылает мне фотографии девочек и рассказывает, чем они занимаются в школе. Не думаю, что она хотя бы потрудилась, рассказать о подобном моему отцу.
— Может, дело в том, что она знает, как сильно ты заботишься о них, — произнес Зверь.
— Раньше это никогда не имело для нее значения, — сказала я. — В действительности, ничего не изменилось.
Мужчина пожал плечами.
Я была рада получить возможность закончить наш разговор. Зверь сказал мне больше, чем я хотела бы услышать о себе.
Всю оставшуюся дорогу до хижины Зверя мы говорили о девочках.
Я не могла перестать ощущать его присутствие в автомобиле рядом с собой и пылала от возбуждения до самых кончиков пальцев.
Глава 10
Парад приходящих в хижину и покидающих ее торчков становился все более и более разрушительным. Два-три посещения в неделю к концу года возросли до шести-восьми. Каждый раз я пряталась в своей комнате.
Я все еще чувствовала себя подобно Рапунцель или кому-то еще, запертому в башне, которому не оставалось ничего, кроме как расчесывать волосы и изучать старые книги.
Некоторое время я прислушивалась к приходящим и уходящим людям, но нет ничего скучнее, чем разговор о покупке наркотиков.
— Эй, у тебя есть дурь?
— Да, у меня есть дурь, а у тебя есть деньги?
— У меня есть деньги, если у тебя есть дурь.
Всегда одно и то же.
Я не знала, как Зверь мог это выдерживать. С одной стороны, я даже не знала, как он мог вот так стоять и продавать наркотики. Каждый раз, когда кто-то подъезжал, я боялась, что это был полицейский.
Приехавшие копы обнаружили бы в доме меня и арестовали бы вместе со Зверем, лишив любого шанса когда-нибудь получить опеку над своими сестрами.
На самом деле, не было ничего, что я могла бы сделать в этой ситуации. У меня было только три варианта: остаться с отцом, остаться со Зверем или оставить своих сестер на милость нашего отца.
То есть, едва ли выбор вообще был.
Самая лучшая вещь в хижине Зверя — кроме самого Зверя и его улыбки, от которой мои колени подгибались — что мой отец здесь никогда не бывал. Я утешала себя этой мыслью снова и снова, когда была напугана снующими туда-сюда торчками. По крайней мере, среди них не было моего папаши.
Конечно, до того, когда он заявился сюда.
Я заново перечитывала эссе, кропотливо проверяя каждую строку, как учила меня Миранда, чтобы убедиться, что не облажалась на чем-то очевидном, когда услышала, как открылась входная дверь.
Я беззвучно вздохнула и вернулась к своим записям, пока не услышала его голос.
Даже приглушенный, этот голос, без сомнения, принадлежал ему. Высокомерный, жесткий, холодный, я смогла бы узнать его из тысячи говоривших мужчин.
Я переложила свой ноутбук с колен и подкралась к двери, предварительно убедившись, чтобы даже мое дыхание не создавало шума.
— Табита? — спросил он.
— Поблизости, — сказал Зверь. — Я не выпускаю ее, когда занимаюсь делами.
— Правильное решение, — с противным смехом произнес мой отец. — Ей нужна твердая рука, иначе она про*бет все, к чему прикоснется. Как и все остальные суки.
— Эй, козел, — сказала женщина.
К счастью, это была не Кэнди.
— Да? — потребовал мой отец. Его голос был плоским. Я поежилась. Это не сулило ничего хорошего.