Итак, выполняя призыв: "Весна идет, весне дорогу!", вскрылась река. Однако поплыли по реке вовсе не льдины. Вернее, льдины поплыли тоже, но на них никто не обратил внимания. Затмевая невзрачный весенний лёд матовым блеском обращенных к небу животов, поплыла рыба. Во множестве. На мою беду, в нашем уезде для какой-то своей надобности находилась в эту пору гражданка Швеции с распространенной на скандинавщине фамилией Фергюссон. Активистка Гринпис, причем не из последних. По совместительству представительница ЮНЕСКО. Сопровождал её внушительный штат наших, доморощенных радетелей за чистоту природы и прочих прихлебателей разных мастей.
Можно себе представить, как они взвились, увидев рыбью демонстрацию. Беспредел предприятий-вредителей в Российской глубинке! Ату!
Виновника определили мигом. Оказался Петуховский завод. Что-то здорово неподходящее для рыбьего метаболизма плеснули мы со сточными водами в речку. И стервятники слетелись. Столько дорогих импортных джипов одновременно видел я на улицах нашей деревни только во время прохождения через неё этапа "Кэмел трофи".
Директор завода, старый хитромудрый еврей, без раздумий слёг в больницу с сердечным приступом. А чего вы хотите от стокилограммового коротышки возрастом под шестьдесят пять, посвятившего жизнь административной работе? Здоровье же — ни к чёрту, козе понятно. Но предварительно он успел назначить крайнего и «сдать» его натуралистам-профессионалам. Со всеми его, крайнего, потрохами.
В том, что в главные живодёры непременно угодит Антоша-Анколог, не сомневался даже самый последний заводской кочегар. Не сомневался и я. Кому же отдуваться при таких фокусах, если не ответственному за природоохранные мероприятия?
При моей первой беседе с госпожой Фергюссон свидетелей не присутствовало. Конфиденциальность была определена ею, как залог успеха. Посткоммунистическое общество, не избавившееся всё ещё от родимых пятен былого тоталитаризма, могло нам помешать тем или иным способом, считала она. Особенно здесь, в провинции. Только так — с глазу на глаз, доверительно, по-дружески, прихлебывая кофей, следовало нам с нею общаться. Официальные лица выразили согласие и одобрение. Я, разумеется, тоже. Ну, дурит баба, напугавшись наших глухих мест, что с неё возьмешь?
А напугаться ей е составило труда. Во-первых, символом того самого неизжитого тоталитаризма над заводской нашей проходной до сих пор висит плакат пять на три метра с мускулистым пролетарием, строго спрашивающим со всякого приблизившегося рабочую гарантию — как залог качества продукции. За спиной у него реют алые флаги и дымят грандиозные трубы. Плакат недавно отреставрировали, забыв (или нарочно не захотев) поправить цвета флагов на отвечающие сегодняшним реалиям. Вдобавок живёт, здравствует и исправно даёт жару по будним дням наш фабричный гудок — то ещё развлечение для человека непривычного!
Госпожу Фергюссон гудок, плакатные трубы и флаги, надо понимать, насторожили куда как пуще дохлой рыбы.
Она сравнительно неплохо калякала по-русски, и переводчики были не нужны. Мы мило поболтали, и мне показалось, нашли общий язык. Она вполне согласилась со мной, когда я сообщил, что планово-предупредительные ремонты и своевременные профилактические работы на заводских очистных сооружениях хоть и проводятся, но мало полезны, поскольку сооружения те пора было менять ещё двадцать лет назад. Изучив графики и планы мероприятий, она нашла их не только приемлемыми, но и в своем роде замечательными, единственно возможными. Узнав, что я убеждённый вегетарианец (ну, каюсь, тут я соврал — ради красного словца и надежды на смягчение участи), она пришла в совершеннейший восторг.
Расстались мы, чрезвычайно довольные друг другом.
Тем больнее было мне узнать, что "именно господин Басарыга своею преступною халатностью, своим безответственным отношением к профессиональным обязанностям явился главным, более того, практически единственным виновником трагедии. Ещё более того — он её практически спровоцировал!" Чьи слова? Нужно уточнять или и так ясно? Госпожи Фергюссон, собственной белобрысой персоной. Получите, что называется, и распишитесь! Однако, "понимая сложность ситуации, в которой господину Басарыге приходится работать, я не рекомендовала бы пока возбуждать уголовное дело".
"Пока!" Ишь ты, стервоза…
А позавчера приехал на побывку Филипп и привёз с собой двух странных мальчиков. Они из Императрицына, специалисты по рыбе и другим водным тварям. По-моему (да и не только по-моему), они того… В общем, пара. В смысле, живут вместе. Одной семьёй. Петуховское население в замешательстве и пока не решило, как следует рассматривать сей казус. Ужели это беспрецедентный, наглый вызов общественной нравственности? Или всё же стыдная болезнь?
Несмотря ни на что, я готов расцеловать их привсенародно.
Взяв многочисленные анализы, они выяснили, что рыба, во-первых, не сдохла, а вовсе даже жива — но находится в состоянии спячки, что ли… "Это поразительно! — с жаром восклицают молодые ученые. — Это не имеет аналогов и объяснений, и это надо глубоко исследовать!" Чем они и намерены вплотную заняться. Сейчас же. Во-вторых, причина рыбьего анабиоза вряд ли кроется в промышленных стоках нашего завода. Никаких химикалий с превышением ПДК в сточных водах не обнаружено. Как и в дремлющей рыбе. Зато обнаружен в рыбьей печени неизвестный мировой науке гормон. То есть абсолютно неизвестный.
Совершив сенсационное открытие, нетрадиционно ориентированные рыбоведы сделались лихорадочно возбуждены. Наверное, мечтают о Нобелевке.
Госпожа Фергюссон, так вот нежданно-негаданно обломавшись со священной войной против погубителей ихтиофауны, чуток погрустнела, но ненадолго. Сейчас её безумно волнует новый вопрос. Что же, если не ядовитые стоки, явилось причиной появления нового гормона? Уж не преступные ли секретные эксперименты КГБ и русской военщины? К счастью, волноваться об этом она уехала в райцентр. Все «хвосты» укатили за нею следом. Одни ихтиологи остались. Работают без сна и отдыха, но выглядят счастливыми. Грезятся им, должно быть, полеты человечества в дальний космос и усыпление неизлечимых больных до времен открытия чудодейственных лекарств. Что станет возможным уже скоро — благодаря их замечательному анабиотическому гормону, полученному из рыбьей требухи. Помогай им Бог!
А вот принести извинения невиновно, как оказалось, оклеветанному Антону Басарыге никому даже не пришло в голову.
У директора завода, между прочим, сегодня произошёл перелом в болезни, и он стремительно идет на поправку. О чём изволил сообщить мне самолично, позвонив по телефону. Скоро-де свидимся. Он, между прочим, всегда считал, что я ни при чем. Однако, с сожалением сообщает он, приказ о лишении меня ста процентов премии, подписанный им ещё в больнице, уже проведён по всем финансовым бумагам и обратного хода не имеет.
Ну и шут с ним.
На фоне всей этой чехарды произошло событие, которое я не берусь объяснять, но которое пугает меня безмерно. На улице Пролетарской приключился пожар. Горел добротный частный дом, горел среди белого дня, горел непонятно отчего. В доме во время пожара находились маленькая девочка и её бабушка. Вспыхнуло мгновенно, мощно и сразу всё — от фундамента до крыши. Почему-то только снаружи, словно было бензином облито. Зато полыхало так, что даже самые отважные храбрецы, случившиеся поблизости, не решались прийти оставшимся в пожаре людям на помощь. Но так же мгновенно, по необъяснимым причинам дом потух. Сам. Прибывшие на редкость оперативно огнеборцы лишь залили кое-какие разлетевшиеся угольки да вывели из пожарища чудом уцелевших людей. Обе — и бабка и внучка — живы-здоровы, но пребывают на грани нервного криза. Их отвезли в уезд, там и врачуют.
Зевак было мало, зеваки были разочарованы.
А у нас в это время происходил семейный скандал огромной напряжённости. Ольга, в бешенстве неописуемом, «воспитывала» дочку Машеньку, не брезгуя даже рукоприкладством. Я насилу отнял у практически невменяемой супруги бедного ребенка. Впрочем, дочка была скорее зла, чем напугана.