Деревья вокруг яростно зашумели. Дерево, державшее Мартина, резко выпрямилось. Мартин снова ослеп от боли в ноге, которой ударился о ствол, качнувшись в воздухе.
— Отпустить человека в обмен на тебя, так что ли, Хамфрод?.. — прошипело оно. Зверь промолчал.
Мартин понял, что не может больше этого терпеть. Сколько еще умрет людей… существ… ради него?
— Нет! — крикнул он. Послышался шорох, это поворачивались к нему деревья, — убейте меня, а Зверю дайте жизнь! Я тоже имею право на последнее слово!
— Безумец, — прошептал Зверь. Ему уже становилось тяжело дышать, и глаза заволакивала мутная пелена. Его стражники заметили это, и швырнули его поперек своих ветвей. Зверь жадно глотнул воздух. Видимо, пока его не собирались убивать. Но держали по-прежнему крепко, не давая ни малейшего шанса выбраться.
— А тебе полюбился Хамфрод, мальчишка? — спросило дерево, которое держало его. — У меня для тебя плохие новости тогда… Хамфрод нравится только полным идиотам, у которых воображаемая честь стоит выше, чем своя собственная шкура. Впрочем, чего еще ждать от такого маленького, нелепого, трусливого, слабого и глупого человечка как ты? — издевательски продолжило дерево, держа теперь Мартина перед самым своим лицом и внимательно разглядывая его. — Вы не умеете трезво мыслить…
— Не слушай его! — прохрипел Зверь и тут же получил хлесткий удар по морде. Однако он неплохо знал и Лес, и без всякого страха ответил на удар оскалом. Если они его поймали, то убьют в любом случае, так смысл бояться?
— Часто те, кто мыслят слишком трезво, зовутся подлецами, — сквозь стиснутые зубы ответил Мартин. Дерево гулко рассмеялось, эхом ему вторил весь Лес.
Этот смех прервал темный лающий голос, от которого у Мартина мурашки побежали по спине.
— Человек — наша добыча.
На несколько долгих минут наступила тишина. Мартину даже показалось, что он оглох. Но вот он снова услышал шипящий голос дерева:
— Мы схватили человека и Хамфрода, вашей заслуги здесь нет.
Тот же темный голос ответил:
— Он наш по крови.
Деревья зашептались, наклоняясь друг к другу. Мартин лихорадочно соображал, кто еще претендует на него, и что значат загадочные слова «наш по крови?»
Дерево, державшее Мартина задумалось. Потом хлопнуло ветвями.
— Хорошо. Мы не против поразвлечься, — оно опустило Мартина к земле, и тот заметил краем глаза валяющийся совсем недалеко меч — клинок безмятежно светился голубоватым серебром, как и всегда. — Если вы убьете его — исход ясен. Если нет — мы возьмем его и сделаем с ним то, что захотим.
В ту же секунду Мартин почувствовал под ногами твердую землю и неуклюже плюхнулся на нее. Потом вскочил, хромая рванулся к мечу и ухватился за рукоять в тот момент, когда чьи-то клыки чуть не сомкнулись на его шее. Кое-как выпрямившись, юноша в слабом отсвете клинка понял, наконец, с кем ему предстоит сразиться.
Это были три Твари. Злобно ощерившись, они кружили возле человека, выгадывая лучший момент для нападения.
В голове Мартина всплыли слова Грара:
«- Откуда вы знаете, что ключ еще там?
— На нем ведь моя кровь… Иногда как заноет, заноет… И снится каждую ночь…
— Тогда, почему вы раньше не забрали его?
— Эта кровь теперь не только моя… Плохо в этой жизни оберег Твари отдать. Но еще хуже его при себе потом хранить».
В один миг он все понял. Только три Твари тогда, возле судейского дома, бросились за оберегом. Одна осталась, ее интересовала карта, пропитанная кровью ее упущенной жертвы. А те три Твари за свою жертву приняли Мартина.
И теперь они пришли по его следам.
Сразу же заныл палец, который он давным-давно, еще в пыльном жарком Городе расковырял ржавым гвоздем. Но эта боль была ничем, по сравнению с болью в ноге и страхом, который Мартин испытывал сейчас.
Но, надо было сражаться.
========== Глава VI. Топи ==========
Мартин сжал меч двумя руками. Один раз он уже убил одну Тварь, хоть и сам не понял, как это вышло. Во второй раз ему пришлось сражаться с целым десятком, и он победил. Но тогда он и вполовину не был так измотан. В этот раз меч так тяжел, что его сложно оторвать от земли, нога, похоже вывихнутая, отзывается адской болью при любом неверном движении. А за победой не освобождение, но новый плен, возможно — еще более страшный, чем мгновенная смерть от укуса.
Твари прыгнули почти одновременно, и Мартин, издав дикий крик, наотмашь взмахнул мечом, целясь по всем троим сразу. Те отступили, и принялись кружить вокруг Мартина, пытаясь взять его на измор. Ему эта тактика была знакома еще с первой ночи в Лесу, и в этот раз он не сомневался, что у Тварей получится.
Мартин кинул мимолетный взгляд вверх, ни на что особо не надеясь. Кругом улюлюкали и потрясали скрипучими ветвями деревья, быстро нашедшие эту забаву увлекательной. Главное среди них, то, что держало Мартина, насмешливо скалилось ртом-дырой. Свистящие хрипы Тварей назойливо лезли в уши. Кружилась голова…
— Ты — человек! — послышался чей-то яростный крик. Мартин словно вернулся из далекого путешествия, хоть и прошла всего секунда. — Сражайся же!
Опустив голову, Мартин увидел, что на него справа нападает Тварь. Он поднял меч, который не стал легче ни на грамм, но тяжесть его стала живой, словно тяжесть собственной руки. И всю эту тяжесть направил на Тварь. Та увернулась, но это было совсем не важно. Мартин больше не ждал, когда его возьмут измором, он нападал сам.
С криками, со слезами боли, когда случалось встать на вывихнутую ногу, он снова и снова замахивался мечом, целясь и разя, ловя мечущиеся тени краем глаза, и тут же отражая удары. Твари прыгали вокруг него, разъяряясь все больше, нападая все чаще, но весь Мартин для них превратился в сверкающее, серебристо-голубое лезвие, и им приходилось отступать снова и снова.
Лес молчал, деревья больше не шептались. Зверь впился в человека глазами сквозь ветви своих тюремщиков, мысленно пытаясь напитать его силами, которых у него самого осталось немного. Он видел все промахи и ошибки и нападающих, и обороняющегося, и видел, что Твари ошибаются чаще, чем Мартин.
Мартин же не замечал ничего. И то, что он победил, принял с удивлением, а не с восторгом. Просто в какую-то секунду Тварей вокруг не стало, они все обратились в прах. Стихли хрипы. И меч в руке был покрыт сероватым налетом, а во рту появился неприятный привкус пепла.
— Неплохо, — прошипело дерево, брезгливо отодвигая свой корень от места, где рассыпался прах Тварей. — Слушайте. Мы приняли решение сохранить вам жизнь.
Зверь приподнял длинное ухо. Он совсем не верил в то, что это правда. И Лес вокруг таинственно молчал, не выражая несогласия с решением своего главаря, а Зверь знал о его кровожадности не понаслышке.
— Да, — возвысив голос, повторило дерево, — мы сохраним вам жизнь. Дело в том, что вы поставили нас в неловкое положение своими предсмертными желаниями. В любом из исходов мы сможем убить только одного из вас, а нас это не устраивает. Мы, правда, надеялись на Тварей, но они оказались слабы… Впрочем, нас это не удивило…
— Ближе к сути, — взрыкнул Зверь. Он уже отдышался, и теперь ждал момента, когда хоть одна ветка на его теле ослабнет, чтобы вырваться.
— О, знать суть тебе совсем не обязательно, Хамфрод. Хватит того, что мы отнесем вас к Топям.
Мартин попытался рассмотреть Зверя сквозь скрывающие его ветви, чтобы понять, хорошо это или плохо, но не успел. Одно из молодых деревьев подхватило его за пояс штанов и, не заботясь о том, чтобы пленника не кололи ветки, потащило вперед. Мартин оглянулся, едва не свернув себе шею, и увидел, что в процессии решили принять участие абсолютно все деревья. Они шли позади, безмолвным конвоем, лишь иногда трещали чьи-то ломаемые сучья. Даже главное дерево торжественно молчало.
Чем дальше они шли, тем светлее становилось, но свет этот был странный, будто матовый, и от Мартина не ускользнуло, что чем ближе они приближались к этому свету, тем меньше становилось участников в процессии. Самые молодые деревья просто останавливались, некоторое время смотрели вслед своим собратьям, а потом разворачивались и шли обратно. Следом за ними так стали поступать и деревья постарше. По дрожанию ветвей Мартин чувствовал, что его тюремщику тоже хочется повернуть, но, видимо, он не решался передать своего пленника старикам, продолжавшим шествие. То же самое, очевидно, испытывали и деревья, тащившие Зверя. Они то и дело оглядывались, спотыкались и жались друг к другу так, что их ветки с сухим треском терлись друг об друга.