Уже совсем стемнело, и призрачная луна бросала свои зеленоватые лучи на снег, когда Динь вернулась. Пока ее не было, никто в доме не проронил ни слова и не ушел из него. Динь бросила быстрый взгляд на искусанные в кровь губы Аллайи.
- Вот еще, - мрачно сказала она ей, а потом обратилась ко всем. – Лес говорит, что Мартин схвачен Древом и умерщвлен.
По дому прокатился обреченный вдох. Послышались шепотки, но и они умолкли.
- Что нам делать теперь? – спросил кто-то. Динь пожала плечами и отвернулась к окну. Даже она не знала, что теперь делать. Ей было больно – так больно, как не было никогда в жизни. Она верила – верила вместе со всеми, а теперь их вера угасла.
- Где доказательства? – спросил кто-то.
Динь молча положила на стол серебряный оберег – вздыбившийся конь на тонкой цепочке. Аллайя судорожно вдохнула, прижав руки к лицу. Она узнала его немедленно.
- Мы будем драться! – сказал чей-то голос, тихий, но твердый. – Аластор сказал бы, что если всем нам суждено погибнуть, то мы не должны делать этого, как крысы, прячась по углам. – Ланс вышел на середину комнаты и, тряхнув головой, откинул со лба отросшую челку. – Мы отомстим Лесу за наших павших, и за Мартина, и даже если умрем сами – умрем достойно. Пускай Лес помнит нас всю свою проклятую вечную жизнь!
Голоса, слабые, но одобрительные зазвучали из всех концов лачуги. Аллайя встала рядом с Лансом одна из первых.
- И я! Я буду сражаться! – сказала она, сжав кулаки.
И более она не проронила ни слова.
Зазвенело оружие. Люди передавали его друг другу в руки с какой-то обреченной яростью, на лицах их выступал пот от слабости, но никто не жаловался и никто не хотел отступать. Когда Зверь вернулся с охоты со своей стаей, он был удивлен, царящим в поселке оживлением. Но, узнав о его причинах, помрачнел.
- Подкрепите силы перед боем, - сказал он, кивнув на тушу лютоклыка, окровавленную и промерзшую. – Мои волки пойдут с вами. – И он отошел к Динь, которая дожидалась его в стороне.
- Вот и конец миру, - сказала она. – Останутся орлы и кошки, останутся люди в Городе… Однако, умрут и они, рано или поздно.
- Мы могли бы укрыть детей и женщин, - Зверь вопросительно посмотрел на Динь. – Отправить их в горы с помощью орлов. Кошки бы позаботились о них.
- Это лишь даст им немного времени, Хамфрод, - впервые, имя данное Лесом не вызвало у волка такого отторжения – может потому что никто никогда не произносил его так тепло. – Конец мира предрешен.
- И все же, - проговорил Зверь, - так будет правильно. Может быть, они протянут еще век, два… - он замолчал и неожиданно сказал после недолгой паузы. - Жаль, что не удастся проститься с Мартином по-настоящему. - Потом, осклабившись, пошел прочь. Его резкие отрывистые приказы раздавались среди волков с такой серьезностью, словно он вел их не на смерть, но в битву, в которой они еще могут одержать победу. Было решено, что женщины и дети отправятся еще глубже в горы, на попечение орлов и кошек. Не все согласились с этим, некоторые молодые девушки настаивали на своем участии в битве. Аллайя, правда, молчала, но ее никто бы не посмел даже пытаться отговорить.
В поселке, прямо между домами разгорались костры. Под ними шипел снег и дым с искрами поднимался прямо в прозрачное от мороза небо. Люди несли к огню все, что было из дерева в их жилищах, зная, что сюда уже не вернутся. Женщины и дети не плакали – у них просто не оставалось на это сил. Смиренно они садились возле огня, торопливо раскаляли ножи, чтобы разделать промерзшее мясо.
Маленькие Создания молча прятались в складках человеческих шуб. Они чувствовали свою великую вину, и не знали, найдется ли им место в этой битве. Но они точно знали одно – впервые им хотелось самим оказаться в самом центре опасности и сражаться за себя, не прося милости ни у людей, ни у волков, ни у Леса. Родители Трескача, эти милые и серьезные белки что-то шептали своему народу, и те согласно кивали головами, сосредоточенно шевеля усами на мордочках.
Потом шепотки затихли – с Совета пришел Зверь со своими волками. Они ступали гордо и смотрели прямо, хоть и многие из них хромали, а самые молодые едва держались на лапах. И все-таки, они не растеряли ни стати, ни величия, и каждый без труда мог угадать в них Владык. Люди, поднимаясь из-за костров, кланялись им и волки кланялись в ответ.
Вперемешку рассаживались они у огней, и все было похоже на те беззаботные дни перед большой Охотой, когда возле костров люди делились друг с другом байками и диковинными рассказами. Вот только сейчас не было слышно смеха, и ужинали в полной тишине. Так же тихо, словно по команде, поднялись, затоптали огонь и пошли вперед, нестройной толпой. Мужчины – едва сдерживая оружие в ослабевших руках. Женщины – прижимая к себе детей, смотрели им вслед. Орлы должны были прилететь с минуты на минуту, но не для того, чтобы помочь в войне, а для того, чтобы забрать выживших.
- В мире оказывается столько всего, - сказала Хранительница, поднимаясь с земли. Мартин последовал за ней.
- Ненадолго. Власть Леса будет расти и вскоре останется только он. Пустой, безжизненный, снедаемый своей ненавистью. Что? Что с тобой?! – воскликнул Мартин, увидев, как девушка согнулась напополам, прижимая ладонь к груди. Он подбежал к ней и приподнял ее голову. В зеленых глазах стояли слезы.
- Не могу… - прошептала она, - что-то мешает дышать… и смотреть. Я уже умираю?
- Нет, - Мартин осторожно провел ладонью по ее голове, - это только слезы. Поплачь – станет легче.
И она судорожно зарыдала, уткнувшись ему в плечо, а он стоял и растерянно гладил по волосам девушку, которую ему предстояло убить.
- И я уже не увижу ничего? – спросила она. – Когда умру?..
Сначала Мартин хотел кивнуть головой, но потом передумал. Он вспомнил Лабиринт, и вереницы мертвых, исчезающих в горе без вершины, и он не мог знать, что там дальше, за дверью, которую стережет горгулья.
- Увидишь, - ответил он. – Только никто не знает, что. Возможно, каждый уходит из этого мира в свое место. Там есть Твари, но тебя они не тронут, ты справишься. Знаешь, что? – спросил он, в порыве вдохновения. – Я дам тебе свой оберег для путников. Ветру подвластны все миры и он сможет охранять тебя даже там!
Мартин пошарил рукой по шее и похолодел. Кованной фигурки вздыбившейся лошади на ней не было. Он опустился на колени и принялся искать оберег во мхе – но вскоре понял, что это бессмысленно. Дурные предчувствия закрадывались в его голову, настолько дурные, каких, пожалуй, не было ни перед Лабиринтом, ни в нем самом.
- Нам нужно закончить с этим побыстрее, - сказал он слегка резковато, и тут же испуганно умолк, посмотрев на Хранительницу, но та неожиданно кивнула.
- Да. Я тоже думала об этом, - она вытерла слезы. – Плевать, солгал ты мне или сказал правду, я не смогу узнать этого. Но и я не смогу жить здесь, зная, что даже малая доля того, что ты рассказываешь, существует на самом деле, а я не могу видеть всего этого. Но, если ты подлый и мерзкий лжец – да обрушится на тебя кара Великих! – она немного помолчала и добавила. – Я сама сделаю это. Я знаю, где мое… его сердце.
- Я не лжец, - сказал Мартин, хотя и в самом деле было несложно усомниться в правдивости собственного рассказа, столько времени видя только мох и камни. – И, будет правильно, если ты освободишь всех нас и себя саму от этого плена.
- Идем к Древу, - девушка протянула руку и Мартин не мешкая обхватил пальцами ее ледяную ладонь.
Она повела его за собой вперед, по мху и камню, и чем ближе они подходили к краю уступа, тем сильнее становился могучий рокот моря, и тем отчетливее было Древо. Огромное, с узловатым витым стволом, распустившее ветви над морем и над скалами, черное от старости без единого живого листка. Мох вокруг него посерел и высох и шуршал под ногами, словно падшая листва.