Клод отшатнулся от двери в ту же секунду, как только сообразил, что за ней происходило. По его лицу я поняла: он подумал, что нам негоже шпионить за другом. А я почувствовала совсем другое, что-то новое, целую гамму противоречивых эмоций: и неловкость, и стыд, и удовольствие одновременно. Я попыталась представить, что делал Ант, пока отец кричал на него, но в то же время и не на него. Была ли там его мать? «Я, видите ли, такой-рассякой. Я все делаю не так. Да, Ант? Твою мать злит и бесит, когда мы веселимся. Наверное, в этом все дело. Она попрекает меня тем, что я плохо ищу работу. А самой невдомек, что я целыми днями обиваю пороги в поисках места».
Я услышала, что пробурчал в ответ Ант (похоже, он стоял у самой двери). И того, что я услышала, хватило, чтобы я резко отпрянула от нее. Мы с Клодом поплелись обратно на вечеринку – храня молчание, не глядя друг на друга. Никто из нас не проронил ни слова, пока мы не дошли до Питтов.
А когда я встретила потом Анта, у меня сложилось впечатление, будто он понял, что мы подслушивали. Он вел себя раздраженно и агрессивно. Толкнул Клода на катке, накричал на меня, когда я велела ему отвалить.
Примерно в то же время Ант, заснув, застонал на собрании. Мне хотелось его поддержать, сказать, что не стоило переживать. С кем не бывает? У каждого из нас свои тараканы в голове и свои проблемы в семье. Но я ничего ему не сказала.
Во всяком случае, Ант отдалился от нашей компании вскоре после того, как мы с Клодом (в большей степени я, нежели Клод) шпионили под его дверью. Несколько раз он с нами гулял, но всегда сильно нервничал и на все наши вопросы выдавливал тихое «не знаю»; так что мы испытали почти облегчение, когда он переметнулся к Рикки.
Пока мы ждали Бренду и Морин, Клод прихлопнул комара, севшего на шею. (Еще один несомненный плюс тоннелей заключался в том, что в них не водилось никаких противных букашек.) А затем легонько толкнул меня в бок:
– Как мама?
– Она так и не вышла из своей комнаты, – мрачным тоном ответила за меня Джуни.
Это меня удивило. Я думала, что она перестала придавать значение таким вещам. Хотя это было нереально. Атмосфера нашего дома была созвучна настроению матери.
– Она в порядке, – сказала я Клоду. – Сильная усталость, только и всего.
Клод кивнул. Он был не только очень высоким для своего возраста, но и очень умным. «Сердечным», – сказала бы мама раньше, когда еще обращала внимание на подобные вещи. А я вспомнила наш последний день в школе в этом году. Мы решали задачки по алгебре, с этими дурацкими иксами и игреками, когда внештатная училка заставила меня встать перед классом.
«Хизер Кэш, убери с лица волосы», – приказала она.
Ее слова заставили мой подбородок вжаться в грудь, как будто математичка нажала на невидимую кнопку. От резкого движения пряди моего «пажа» по плечи образовали щит – прямо противоположное тому, что потребовала училка. Это вовсе не было проявлением неуважения, просто сработал инстинкт, но она расценила мою реакцию как прямой вызов.
«Ты слышала, что я велела?» – дрожащим голосом спросила математичка.
Все ручки замерли в ту же секунду, как только в воздухе запахло скандалом. Моя рука дернулась, и любимая ручка – та, внутри которой в вязкой жидкости перекатывалась из конца в конец Эйфелева башня, – шмякнулась на пол. Силясь не расплакаться, я нагнулась, чтобы ее подобрать.
И тут всеобщее внимание привлек скрип стула. Это был Клод. Конечно же, Клод. Он всегда был тут как тут – этот парень, который не мог допустить, чтобы все закончилось моими слезами. Я ценила это в нем, но в тот момент меня это еще и разозлило. Да так, что я услышала, как в ушах застучала кровь. Клод встал из-за парты, подошел к учительнице и прошептал ей что-то на ухо. Я не сомневалась в том, что сказал Клод: у меня обожжено ухо, поэтому я вынуждена скрывать его под густыми волосами с длинной челкой, и наказывать меня за это нельзя. По крайней мере, я решила, что он именно это сказал, потому что училка тут же извинилась передо мной, и остаток урока прошел в такой атмосфере неловкости, словно я была сделана из стекла и цветочных лепестков. Впрочем, я вела себя тихо. Я всегда соблюдала правила.
– Некоторые дни выдаются чересчур утомительными. – Голос Клода вернул меня из воспоминаний в настоящее, к нашему разговору о маме.
При этих словах я расслабилась. Какое же облегчение, когда не надо ничего объяснять. Вот что мне нравилось в Пэнтауне больше всего – мы знали все друг про друга.