– Что мне писать? – грубо спросил он. Теплота в желудке разгоняла кровь.
– Ты и сам знаешь, – вдруг тихо, печально прохрипел Михалыч. И надсадно прокашлялся.
Но он не знал. Или знал. Наверно, знал сразу. Знание – не всегда сила. Иногда знание самое обессиливающее, что может лечь на плечи человеку.
– Нет, я не знаю.
– Прекрасно знаешь.
Что-то в этой тишине вдруг напомнило ему ту тишину, когда он был с ней в ванной. Тишина, которой столько же лет, сколько они помнили друг друга. Тишина его взросления рядом с ней, дней и ночей, прожитых в одной комнате. Их обоюдная тишина, которая всегда была их родной стихией, хотя то и дело прерывалась болтовней.
Но ее больше не было.
– Но она же моя мать! – сорвался он, подскочив. На искривленном лице тряслась губа.
– Потише ты, – ядовито рявкнул Михалыч. – Она старая, больная женщина. Ее время прошло. И ты не в ответе за ее ошибки. – Михалыч пошел к двери. – А тебе еще жить и жить. Если повезет, то счастливо. Или, по крайней мере, не изувеченным. Хотя бы это в твоих руках. Не упусти свой шанс спастись.
– Спастись? – тупо повторил он, будто впервые услышал это слово. – Спастись? Это называется – спастись?
Михалыч закрыл за собой дверь. Щелкнуло в замке. Остался лишь густой, мглистый мрак.
Он плеснул в стакан и залпом осушил.
Перед ним лежали лист бумаги и ручка.
Хотелось показным, размашистым жестом закрыть лицо и устало сгорбиться. Но он сдержался.
Он не сводил взгляда с чистого листа бумаги.
Стена
Командир поднял отекшее лицо и глянул на отображение в дверце тумбы.
Исхудавший коврик. Прорезиненные, подавляющие шум тапочки. Мелкое подрагивание острых стрелок брюк. Локти, воткнутые в натянутость колен. Темные кляксы в области подмышек. Вислые запонки офицерской рубашки. Браслет часов, цепляющий ушной завиток. Тень склоненного лица. Лоснящийся нос. Вздутые бугры лобных вен. Нити седины на висках. Голова, крепко сжатая руками. Пятерни пальцев вздыбили короткую военную стрижку.
Затаенная скованность, накаленная одеревенелость, обманчивая неподвижность.
Сигаретные отметины на диванной обивке. Фотография в позолоченной рамке, смотрящая в потолок. Полированный дуб стола. Полка с книгами. Карта с жирными отметинами. Листок, усеянный цифрами координат. Закрытый ноутбук. Замкнутое в себе изображение на иконе.
С патефона звучали меланхоличные трубные раскаты Луи Армстронга. Музыка мягко оттесняла мерный, непрерывный гул атомных двигателей субмарины.
В дверь капитанской каюты постучали. Командир вздрогнул, повернул затекшее, осунувшееся лицо. Остервенело кривясь, потер вислую кожу, устало откинулся на спинку дивана.
С нажимом век проморгавшись, стянув костяшкой предательский ком влаги из гусиных лапок, воспаленными глазами воззрился на дверь.
Прочистив горло, осипшим голосом командир выкрикнул:
– Войдите!
Заметив фотографию, наклонился и подобрал. Держал в руках небрежно, чуть ли не помахивая, с нарочитым равнодушием, будто стыдясь быть разоблаченным в сентиментальности.
На пороге показался старший помощник. Высокий, худощавый, сутуловатый. Его лицо напоминало замороженный пельмень, который начинал оттаивать.
Он стрункой замер и выпалил:
– Разрешите доложить, товарищ командир!
– К черту формальности, – сухо ответил командир. – Погрузился и взял курс?
– Так точ…
– Скорость максимальная?
– Набираем.
– Сколько еще?
– Триста километров, товарищ командир.
– Хорошо. На подходе до Объекта сообщишь.
– Есть, – с готовностью ответил старший помощник. – Я так же принес вам сводку с центра. Это отчет об операции «Выскочка».
– Не вышло? – быстро, едва скрывая волнение, спросил командир.
– Похоже, что нет.
– Положи на стол, я гляну, – сникнув, устало попросил командир.
Старший помощник шагнул и с шелестом выложил на стол белый лист, испещренный мелким текстом.
В этот момент игла закончила вытягивать музыку из Армстронга. Командир поднялся и поставил иглу на начало. Меланхоличная мелодия заиграла вновь.
В воздухе повисла недосказанность. Старший помощник стоял у порога. Он не решался уйти, не получив разрешения.
Поставив возле патефона рамку с фотографией, не оборачиваясь к старшему помощнику, а рассеянно наблюдая за круговым вращением иглы по исцарапанному полю, командир вымолвил:
– Как ребята?
– Плохо, товарищ командир, – с досадой в голосе сказал старший помощник. – Пьют по-черному, ругаются. Недовольство растет.
– Домой хотят?
– Так точно, товарищ командир. Попрощаться хотят успеть. Ведь мы как раз вышли в море, как все началось.