Неподалеку от нас бывалая, обваленная целлюлитом женщина в серебристой, будто чешуйчатой, кепке склонилась над сидящим на шезлонге мужиком и чихвостила его. Внятно, с огоньком. Придирчиво наклоняясь и вталдычивая с гадкой жестикуляцией. У мужика был вид второсортного бомжа-алкоголика.
– Когда забыл закусь, – произнес мысль вслух.
– В рыбу там не превратился? – не оборачиваясь, с иронией в голосе спросила Карина.
– Один плавник, и тот поник.
– Плавник? Он что, грести тебе помогает?
– Он мне во всем помогает.
– Ну да, кто бы сомневался, – она приподнялась на локте, закопошилась в сумке. – Воду будешь?
– Можно.
Пока Карина пила, я спрятал глаза под очками.
– О, твоя ундина выходит, – мелко кивнула головой.
Я осторожно обернулся. Огромная бабища, плавно покачиваясь, вышла на берег. Ее двойной живот, прелестно втиснутый в закрытый купальник жгучего ультрамаринового оттенка, рыхло трепетал. На ней была белая панамка. Она остановилась, капли жемчужно переливали на солнце. Кокетливо накрыв кряжи плеч кофейным парео, загорала. Ноги, эти колонны дорического ордера, погрузились по щиколотку в песок. Грудь плавным бугром спадала на первый живот. Первый живот был похож на проглоченное и переваренное ведро. А второй – смазанной жировой террасой – нависал над лобковой долиной. Каждая складка хранила свой личный секрет, каждая впадинка незначительна и шальна, как улыбка незнакомки.
Округлость ее форм обязывала взор к размытости остального пейзажа.
Затем она грузно выложила свое тело на покрывальце. И животы сомкнулись. Теперь это было похоже на ядовито-синий курган, захоронивший блоки пищи, что возвышались над пляжем, как маяк.
– Глаз не оторвать, – сказал, убедившись, что она замерла.
– Не то слово. Вот интересно, как жирные занимаются сексом?
Я под новым ракурсом взглянул на женщину, превращенную в бесформенную расплывшуюся глыбу плоти, и не нашелся что ответить.
– Может, как рыбы. Мечут икру, а самцы орошают.
– Та ну, я серьезно. Посмотреть бы, как они пристраиваются друг к другу. Наверно, он всегда сзади. Она на четвереньках. Он подбирает живот, выкладывает ей на поясницу – и как-то уже пытается всунуть.
– Фантазия разыгралась у тебя.
– Представляешь, как они трясутся во время этого. Как желе.
Дребезжа винтами, низко над нами прогрохотал вертолет. Где-то поблизости находилась посадочная площадка. Карина недовольно скривилась – шум заставил ее замолчать. Затем протянула воду. Бутылка еще хранила остатки прохлады. Надпив, смыв соль и увлажнив горло, я запрятал бутылку обратно.
– Надо бы тень поменять, – сказала.
– Ладно, – вздохнул.
Пока я возился с зонтом, нас окликнули:
– Привет теннисистам!
Оглянулись. Одессит. Он входил в тройку лидеров по дефективности. Высокий, узкоплечий, костлявый и сутулый. Поросшая редким волосом впалая грудь, худые и длинные конечности, мохнатый понизу живот. Зубы по-лошадиному крупные и кривые, с желтым никотиновым налетом. Туловище, будто панцирь насекомого. И в целом он напоминал изголодавшегося неандертальца в плавках.
Прошлым вечером мы до глубокой ночи резались в настольный теннис, там и подружились. Развлечение для бедных.
Мы потом полночи обсуждали его потную, рахитичную грудь, на которой сваленные волосы причудливо разрослись в форме звезды.
– Салют, – я улыбнулся и махнул рукой. Он потопал дальше, с женой, на удивление миловидной женщиной в закрытом купальнике, в поисках шезлонга.
Пляж кипел деятельностью. Возникало ощущение, что попал на парад уродов. Доморощенная, отвислая, как старая корова, мамаша фотографировала плоскогрудую школьницу. Та прыгала, растопырив руки, нелепо забегала в воду, подкидывала горстями воду. При этом натянутая улыбка, похожая на клоунскую гримасу, не сходила с ее напряженного лица.
Погрузив ноги в воду, в некотором отдалении на песке расположилась бабка. Она напоминала древнюю черепаху, что вылезла на берег и теперь безвольно сидит на месте, не в силах вернуться под воду. Жирная, мосластая, как оплывшая воском свеча. С купальника вывалился кусок сиськи, похожий на носок. Вокруг бегали две мелкие девочки, оглушая бабку криками и заливистым смехом. Чуть поодаль сидел третий малой, совсем еще шкет. Он был с головы до ног облеплен сырым песком. Над ним стоял дед и сосредоточенно, будто газон поливал, обмывал внучка из водяного ружья. Внучок при этом дико верещал.
На морском жидком блюде колыхались лишь головы.
Слева, сквозь потные тела пузачей и целлюлитных кикимор, я подметил двух симпатичных девушек. Три дня назад они поселились в нашем отеле, и теперь расстилали лежаки на горячем песке. Молоденькие, ухоженные, уже изрядно посмуглевшие. Одна из них, худенькая и с явно накачанными губами, была покрыта разноцветными татуировками. Я наблюдал, как она снимала коротенькие джинсовые шортики, обнажая черные купальные трусики, тряпочкой закрывающие разрез ягодиц.