Мы наблюдали за борьбой, не решаясь подойти. Это длилось две-три секунды. Кипящий волк не мог совладать с пухляком. Он ухватился слишком неудобно, не всей челюстью, а крайним рядом зубов. Когти скрежетали об плитку, понемногу он сдавал позиции.
И вот, бешено заорав, пухляк оторвался – и зверь повалился вслед.
Скуля, истошно клацая челюстями воздух, волк повертелся, судорожно взрывая воду – и вскоре замер. Невыносимо, тошнотворно запахло паленой шерстью. С громким шипением от взлохмаченной туши исходил дымок. Тело зверя обрело невероятную легкость, он не желал идти на дно.
Красотка подбежала к пухляку, сняла купальник и туго перевязала руку выше раны. Рваные мышечные ткани выглядели ужасно, кровь хлестала по руке, капала в воду, смешиваясь мутными облачками. Пухляк будто не чувствовал боли. Он тяжело и громко дышал, крутил головой.
– Ее нет, – безнадежно застонал. – Ее больше нет…
Мы с Кариной переглянулись. Утешать и что-то говорить было бесполезно. Он был явно не в себе. Опустил лицо, рассматривал потоки крови, растворяющиеся в воде, рассеяно поводил по глади здоровой рукой.
Помалу с раненой, покрытой сочными, лоснящимися разводами руки перестало сочиться.
– Как же теперь, – упрямо бубнил свое пухляк. – Как теперь без нее…
Мы и одессит держались в сторонке. Красотка не выдержала и подошла, видимо, пробовать утешить. И его словно перемкнуло. Отмахнувшись от красотки, он яростно ухватился за зонт, поддел плавающую тушу и выволок ее на плиточный берег. Пыхтя от натуги, оторвал с зонта металлическую перекладину, натягивающую тент, и целенаправленно побрел к борту.
– Идиот же, – услышал я негодующий шепот одессита.
Карина прижалась ко мне и уткнулась обожженным лицом в грудь. В эту секунду кипящий волк учуял приближение пухляка, выскочил из тенистой лужайки у здания, и быстро посеменил к добыче.
– Иди сюда, тварь! – орал пухляк. – Я здесь! Ну же, давай!
Кипящий волк грозно зарычал.
Пухляк дождался, пока волк приблизился, и с силой ударил острием штыря. Целился проткнуть морду, но зверь увернулся – штырь разодрал щеку, обнажив частокол желтых зубов. Зверь отпрянул, но тут же еще упрямей напал. Впился в плечо, с трудом, но таки вытащил человека на берег. Все это время пухляк неутомимо, неугомонно колол зверя куда ни попадя. Густые серые островки шерсти приобрели буроватый окрас, от каждого удара зверь болезненно взбрыкивал, издавал скулящий звук. Но хватку не терял.
Затем, когда ему надоело, освободил барахтающегося пухляка на каменную тропку и быстро, сноровисто прокусил череп.
Мосластая рука безвольно выронила покрасневший, согнутый штырь.
***
Худо-бедно мы установили поломанный зонт. Тень стала топорной, зазубренной, но все же от прямых лучей спасала. Беспрерывное, неуемное, пронизывающее солнце томило и вгоняло в бессильную злобу.
Карина с красоткой лежали спина в спину. Одессит занял матрас. Я, подставив под колени притопленный столик, стоял перед Кариной и положил голову ей на живот. Время от времени орошал нас водичкой. Это приглушало жар иссушенной и стянутой узлом кожи.
– Я хочу пить, – измученным голосом произнесла Карина.
Я приподнял голову, прочистил горло и вялым голосом обратился к одесситу:
– Дай воды попить.
Одессит лежал головой к шезлонгу. Я разглядывал его лысеющую макушку, вытянутые уключины лап с торчащими, как колпачки, пальцами. Он не торопился с ответом.
Неосознанно мой взгляд перешел на красотку. Я разглядывал манящую выпуклость ее бледноватой, незагоревшей груди, ее плечо и руку, густо набитую узорами. Капельки воды создавали впечатление кожного заболевания с сыпью прозрачных пузырьков
– Нет, еще не время, потерпи, – выдавил одессит.
– А когда время? – огрызнулся я и добавил: – Я сам решу, когда время.
– Если б ты решал, то уже давно вылакал бы все, – деловито заметил одессит. – А нас четверо, и воду нужно беречь. Запас небольшой остался.
– Так а когда время?
– В полдень, – отчеканил. Я глянул на часы, висящие на стене у бара. Стрелки показывали десять-пятнадцать.
– Еще два часа, – успокаивающе сказал Карине. – Потерпишь, ладно?