Они имели цвет.
Красный. Это был красный. Он вспомнил. Яркий, насыщенный цвет, а потому странный и нехарактерный.
Таких цветов здесь больше не существовало.
Мокрая, заскорузлая ладонь искажала цвет, вода сверху разбавляла и растворяла. Но это все же был цвет. Из мира прошлого. Еще до Первого Протуберанца.
Он помнил, что так окрашена человеческая кровь. И он ее выкашлял.
Истопник был готов к этому. Он ждал, что рано или поздно это случится. Тягостная горечь возникла внутри. Если б можно было обойтись без напоминания о том, что человек, как и любой другой механизм, изнашивается, ломается, подвержен разрушениям.
Сморщившись, он попытался вспомнить красивое, изысканное слово, которым обозначали насыщенный оттенок красного. Тщетно. Слово забылось, затерялось где-то в ссохшихся складках памяти. Он мог, например, вспомнить, что роговой слой кожи обновляется за неделю, а клетки, выстилающие желудок и кишечник – за пять дней.
Но что это давало?
Он сжал твердую, бороздчатую голову. Нет, слово не вспоминалось. В этом мире пыли и пепла не было больше места цветам.
Закрутив хило стекающую воду, истопник встряхнулся и вышел из душевой ниши. Пустота конуры встретила его утомительно знойным дыханием. Плотные кубы духоты сковывали, отягощали, и приходилось заставлять себя двигаться. Он поднял с пола гидрокомбинезон и подставил клапан к крану с питьевой водой. Примерно пять минут требовалось для заполнения всех его полостей.
Зацепив по пути развесистую листву, что напоминала разорванную грудную клетку с торчащими ребрами, он подошел к окошку. Обсыхал он быстро. Вода неприметно заменялась на пленку испарины. В вечно душном, тяжелом, крепком пространстве воздух будто налипал к коже, скатывая влагу.
Окошко давало скудный, лишенный загадочности вид. Отвесные скалы и целые поля валунов. Черный небосвод, шевелящий массами туч. Хмуро нависал скалистый навес, похожий на козырек кепки. Угловатые накаты гор – с ущельями, утесами, резкими обрывами и обвалами. Они простирались на много километров в стороны, теряясь в дымчатой неизвестности.
Если привстать на цыпочки, то можно разглядеть крохотный выступ, подобие каменистого карниза. Там росла жухлая травинка. Ссохшийся кустик, напоминающий воткнутый пучок сена. Он дрожал от мелкого и задиристого сквозняка.
И где-то внизу, за громадами скалистых зубов, все еще движимый инерционными силами, с наваленным пластом пепла мял бока океан. Мертвый и горячий.
Вот и весь пейзаж. Остатки красот. Выжженный горный массив. Камни, большие и маленькие, и тонны пепла. Сплошной пепел. Летал, будто грязный снежок. Крохотными частицами и крупными лохмотьями.
Стряхнув последние капли, будто прозрачные родинки, истопник убедился, что высох. Возле наполняющегося, пухлеющего гидрокомбинезона торчал носик с дозатором. Нажав, выдавил на ладонь защитный кремовый состав. Состав пах прелой химией. Истопник обтер шершавую кожу – с головы до пят. Дав средству впитаться, облачился в гидрокомбинезон.
Деловито оглянув конуру, невольно остановил взор на выбеленной стене. И тут же на смуглом, грубо очерченном лице заиграли желваки, плотно сомкнулись губы. На стене узорчато чернел рисунок, законченный на треть.
Спохватившись, подошел ближе, погрузил руку в рыхлую почву под растениями – и достал узкое лезвие ножа. Проверил остроту кромки, озабоченно нахмурился.
Тишину наполнял утробный гул работающей Печи.
В это время панель лифта озарилась мягким серым светом.
2
В кабине транспорта было тихо и безлюдно. Властвовала духота.
Истопник направился к первому ряду, прямо у лобового стекла. Султанчики пыли волнами откатывали прочь и забивались пышными ежами по углам и закуткам. Он робко уселся, опасаясь тревожить движениями легкие. Но все равно неприятно сдавило в груди. Вот-вот напрашиваясь на судорожный кашель. Он закрыл глаза и расслабил мышцы. И почти сразу услышал шаги в коридоре.
Одного за другим лифты привозили остальных работяг. По лабиринтам, червивым тропкам доставляли таких же высушенных, как сухофрукты, лоснящихся от крема людей гор.
Над головой истопника раздался саркастичный шепот:
– Старик, ты сегодня шикарен! Прическу поменял?
Это был Финиковый. С его дурацким юмором. Он был тощ, жилист, костляв. Человек-палка. Иногда даже казалось, что торчащие кости еще немного и проткнут это мумифицированное тело.
Раньше этот работяга был еще и лопоух. Классически двусторонне лопоух. Но недавно, во время смены, один из кочегаров поскользнулся об мусор и заехал ковшом плашмя по Финиковому. Отчего полголовы покрылось плотным закопченным струпом, а левое ухо стало похоже на пережаренную котлету.