Он отсутствовал. Сидел, уставившись в одну точку. Это был километровый взор.
Истопник вспомнил, что уже видел этот взгляд. От человека с подобным взглядом уже мало что остается.
Кирпичный ждал. Это все, что он умел. Ждал начала смены, ждал конца смены. Ничего яркого, насыщенного, трепетного в нем не осталось. Всего лишь механизм с неуклонно садящейся батареей.
Как и он, истопник. Как и все рядом. Тела с лопатами. Без пяти минут шкварки.
Вынесет ли он эти шесть часов? Дотянет ли до конуры? И что он будет делать, чем займется, как убьет время до следующей смены? Будет тупо глядеть в изрубанный горный потолок, гладить лепестки, созерцать в крохотный зрачок пепельный ландшафт? Или все же решится раскроить с разбегу голову об каменный зуб.
Вдруг и Кирпичный создает нечто? Вдруг он тоже жаждет оставить после себя что-нибудь посерьезней, чем кучку сажи?
Облысевший, худой, разбитый, отравленный. С облезлой, кирпичного оттенка кожей. С изъеденными внутренностями. Потерянный в мире, который пытается спасти.
А достоин ли мир спасения, если он доводит спасителя до такого состояния?
Кирпичный заметил взгляд истопника. Вяло взмахнул рукой, чуть поддев губы в улыбке. Его глаза были цвета пыли.
Впрочем, бывало и хуже. Бывало гораздо хуже.
В это время конечная панель засветилась ярким светом – сигнал, что через минуту откроется вход к Печи.
6
Группе выделили 28 сектор. Огромный склад, знойный и дымный. С одной стороны навалы мусора, с другой – мощный шлюз.
Без суеты и сутолоки кочегары распределились по местам. В черных масках, с лопатами, неправдоподобно легкими, покрытыми огнеупорным металлом, работники напоминали древних самураев.
Финиковый держал новичка возле себя. Показывал, как управляться с лопатой. Как не мешать рядом работающим. Самым азам, без которых он загнется или быстро выдохнется.
Сквозь бурлящий и гремучий рык истопник слышал:
– Не заходи за эту линию!
Финиковый тыкал лопатой на отчетливо сверкающую отметину на полу.
– Бери меньше! Кидай дальше! Отдыхай, пока летит!
Истопник отошел в сторону. От шагов вспыливались волны. Копошение в груди подутихло, будто притаилось. Маска сжимала челюсть, впивалась ремешками, но все же служила, очищая воздух. Впрочем, как и перчатки. Сделанные с прочнейшего углеводного синтетика. Того, вот что облачены покорители Марса. Но облачены не до кистей, а с головы до пят.
А у них – лишь перчатки. Из всего обещанного когда-то комплекта.
И гидрокомбинезон. Самое что ни на есть исподнее защитного костюма. Пижамка.
Он посмотрел в дальнюю часть сектора. Величественная и безобразная груда мусора. В несколько человеческих ростов – серая от пыли свалка, грязная, искрошенная, перемолотая всмятку.
Вертикальный пресс дожимал груду на максимально близкое расстояние. С грохотом осыпаясь и ворочаясь, мусор нехотя сползал к группе. Останавливался в метрах двадцати. Пресс с протяжным писком медленно возвращался назад – дожидаться следующей порции.
Открылся шлюз к Печи – и на них дыхнуло раскаленным адским жаром. Покатая труба протыкала Печь, чуть обнажая ее огненное нутро.
Маленький грузоподъемник, названный «дрыщом», юрко прожужжал к мусору. Замахнулся когтистым ковшиков и въелся в самую гущу. Залязгало, заерзало, повалилось. Рыхлый мусор обрушился, грузоподъемник отъехал назад, держа перед собой набранный ковш.
Работяги привычно вгрызлись в залежи. Работали споро, методично. Заученными взмахами погружали лопаты, вытаскивали будущий распал – и, пройдя несколько шагов, забрасывали в покатый ров.
Истопник был четвертым в шеренге. Отточенным рывком зачерпнул первую порцию. В сумеречных отблесках безучастно заметил, что на лопате лежали огрызок книги, вырванный с мясом обломок диванной обивки, какие-то пластиковые куски. Пластика было больше всего – продукт обработки нефти, он горел с обильным выделением столь нужного дыма. Будто обвалянный, вперемешку с мусором, серел налипший пепел.
Равномерно распределяя нагрузку, истопник заковылял ко рву. Дышал он поверхностно и редко. И на коротком выдохе, напрягая одни руки, забросил содержимое.
Дыхание – вот что нужно беречь. Не рвать и не спешить, мусора хватит на всех. А вот его легких едва ли хватит на него одного. Он слышал собственное дыхание, идущее из маски, и в маске же и обработанное. Горячее и влажное. Дышать так, чтобы не закашляться. И думать о чем-то постороннем.