Что его угнетало, так это невозможность отвлечься. Во время работы он совершенно терял способность о чем-либо думать. И не то чтобы он концентрировался, внимательно контролировал свои действия. Нет, работа была однообразной, выверенной, доведенной до автоматизма. Он просто делал это – накидывал в лопату мусор, нес его, затем выбрасывал. И так раз за разом, шесть часов. Но не мог при этом позволить себе поразмышлять. Будто следил со стороны – и не оценивал, а лишь равнодушно вел глазами. И это раздражало и удивляло.
Он вспомнил. Физический труд сделал из обезьяны человека. Но каким образом? Будь обезьяна занята беспробудным маханием лопатой – как она умудрилась бы эволюционировать?
Ничуть не бывало. От работы тупеешь. И тупеешь самым скотским образом. Он четко это осознал, спустя годы непрерывной возни со шлаком. Перестаешь обращать внимание на детали, на происходящее вокруг – и вот ты уже внутренне оскудеваешь, сереешь, в аккурат как тот мир, что теперь есть. Думаешь о том, как бы взять поменьше в следующий раз, как бы сделать меньше шагов, как бы кисть не болела, как бы спину не ломило, как бы не сорвать связки. Как бы скорее выбросить весь мусор, и скорее в транспорт, поесть, поспать, облиться теплой океанской водой.
В мусорных кучках едва различались отдельные составляющие. Присматриваться не имело смысла. Они не были важны. Мусор он и есть мусор. Его слишком много, чтобы отвлекаться на мелочи. Ведь и сам он, по сути, превратился в мусор. Крупный, ходячий, бесполезный комбинезоновый мешок мусора. Придет время – и его так же вкинут в ров. И он укатится по скользкому металлу прямиком в топку.
Через несколько человек работал новичок. Его было заметно по размашистому, затратному броску. По энергичной старательности. И по поднятому черенку лопаты при переноске – скоро заноют мышцы, и он станет совсем замаявшийся. О воде, естественно, забыл. Через полчаса начнет задыхаться, терять координацию. И тем, кто рядом, нужно держать ухо востро – можно получить лопатой по ноге, рассечь бедро, распороть икру.
Задыхаться. Все мы будем задыхаться. Это лишь вопрос времени.
Первым делом истопник остановился. Напряг пресс, вдавливая спазм внутрь. В горле першило, подступая выше. Он дышал быстро-быстро, как в лихорадке, но сиплый выдох гадко щекотал и все яростней сжимался вокруг спазма. Сглатывая, одну за другой, вязкую и липкую, чуть ли не колкую, жижу.
Только вдохнуть, только бы сделать вдох.
В безнадежном ожесточении сорвал маску, склонил голову. Кожу жгло. Мелкие, темные, словно вымершие уже мухи, летали врозь кровавые брызги. Опадали крупицами на взбитый пепельный настил. Глаза застилала туманная муть.
Кто-то хлопал по плечу. Требовал обернуться, очнуться. Истопник успокаивающе поднял руку. Приступ утихал. Взамен нарастал тяжелый, больно бьющий в ноздри запах гари.
Кто-то кричал в ухо. Знакомый голос, знакомые слова. Будто выплывая, истопник разобрал:
– Мы дотащим! Идти можешь? Можешь?
Встать он мог. Или не мог. Вставать скорее не хотелось. Он чувствовал, что хочет просидеть, разбитый, вечность. Если б не нарастающее жжение в упертых коленях.
Он смотрел в точку – на каплю крови. Крупная полусфера. Куполок его отторгнутой плоти, уже ничейный и неузнаваемый. Горбик – темный, не черный и не красный. Неизвестного, забытого оттенка. Один бочок, подставленный шлюзу, искристо озарялся, а второй край скрывался в глубокой тени.
Хлопья сажевого пепла задиристо щипали глаза, с щекотливым шелестом рыскали по коже. Воздух был обжигающим, тяжеловесным, не подвластным вдоху.
Осторожно, как бы пробуя, он потянул в себя чуточку затхлого воздуха. Проверил, как далеко отошел кашель. В грузной, чугунной голове стоял гул. Его толкали в плечо. Кровь, секунду назад бывшая частью его, стала частью внешнего мира – чужого и равнодушного. Вот уже на каплю насели пылинки, накрывая, отбирая, пряча. Ревнивым взмахом он убрал подлетающие хлопья – и проткнул смирную каплю. Быстро растер, смешивая с пеплом. Под ней обнаружился лоскуток. Хилый и мелкий оборвыш. Бывший серым, невзрачным куском мусорной свалки – от кровавых мазков он немного очистился. Истопник потянул за краешек, с удивлением обнаружил, что лоскуток оказался длинной и хлипкой матерчатой тряпочкой.
Внезапно его подхватили за подмышки, потянули к двери. Вскипело ожоговое жжение в коленях.
Приглушенный крик:
– Проведи по экрану! Сможешь? Проведи!
Послушно провел циферблатом. Черный квадрат вопросительно вспыхнул. Истопнику нажали экстренную эвакуацию.