Новичок продолжал говорить. Истопник не слушал. Он смотрел в его блестящие, полные страха глаза, на его воспаленную, еще не сгоревшую кожу, ломаные жесты. Что видел парень в этой жизни? Что его ждет в будущем? Зачем и почему он вообще родился в этом мире?
Тряхнув головой, истопник решительно сдавил ему плечи, заставляя от неожиданности смолкнуть.
– Слушай внимательно, – произнес голосом твердым и чужим. – Завтра действительно будет бунт. И принимают в нем участие все работяги. Печь хотят остановить. Но никто не хочет осознать, что это ни к чему не приведет, – истопник лихорадочно собирал мысли в кучу. – Немедленно отправляйся в Тартар. Расскажи о бунте. Предупреди, дай знать. Сейчас же садись на ступеньку Стикса и поезжай к самому низу. Достучись до них. Ты должен успеть. Иначе завтра прольется кровь, много крови.
Новичок смотрел недоверчиво, ошарашенно. Истопник встряхнул его.
– Ты понял? – угрожающе прикрикнул.
Дергано закивал, неотрывно смотря на истопника.
– Так давай дуй в Тартар! – истопник грубо пихнул его к ступеням. Едва не упав, новичок выровнялся и негнущимися ногами поспешил скрыться.
Когда новичок пропал из виду, истопник облегченно выдохнул и тут же раскашлялся. Это длилось около минуты. Он все кашлял и кашлял, лицо отекало, он безуспешно глотал воздух, и снова его выкашливал. Горло горело, мышцы свело от напряжения, тело болело от непрерывных, изнуряющих толчков.
Удушение отступало. Он медленно приподнялся и, покачиваясь, слегка оглушенный, зашел в пещеры Олимпа. Было полупусто. Работяги сидели поодиночке, вразнобой. Пройдясь, он заметил Финикового – тот отвлеченно рассматривал камни под ногами.
Истопник сел рядом. Очнувшись, Финиковый осоловело дернулся и с негодованием крикнул:
– Ну все, ты уже достал!
Заметив вдруг, что это истопник, он сдулся, вяло осел.
– А, это ты. Я думал, снова черепок увязывается. Этот сучонок явно шпионит за нами. Ходит, вынюхивает, собирает информацию. Еще немного, и пришлось бы его урезонить.
– Ушел черепок.
– Сам-то чего не ковыряешь стену свою? – иронично усмехнулся Финиковый. – Сейчас каждый пытается успеть доделать дела. Я вот, к примеру, надираюсь вдрабадан.
– Тебя же, дурня, быстро пьяного подстрелят.
Финиковый беспечно покивал.
– А какая, к херам, разница. Всех нас убьют. Одних порвут церберы, других съест «акация», третьих в угольки превратит Печь.
Оглянувшись, истопник произнес:
– Я был в Тартаре.
– И что? Мне надо тебя похвалить?
– У меня обнаружили рак легких. Размером с орех.
Финиковый сник, потер сухое лицо мозолистой ладонью.
– Ох, старик, беда. Давай выпей со мной. Хотя тебе, наверно, нельзя – после операции.
– Мне не сделали операцию.
В недоумении Финиковый уставился на истопника.
– Что самое интересное, тартарский доктор перенес операцию на пару дней. У него там важное мероприятие. У меня рак, а у него мероприятие.
– Душить их надо, – с ненавистью процедил Финиковый. – Душить, давить, топтать.
Вздохнув, истопник продолжил:
– И в качестве компенсации он перевел меня в группу дефективных.
Нависла тягучая пауза. Истопник ждал. Финиковый молчал, посасывая алкоголь из трубочки.
– Хитро, – скривился в язвительной, недоброй ухмылке. – Очень хитро придумано.
– Что ты имеешь в виду?
– Знаешь, что я тебе скажу, – Финиковый презрительно скривил губы. – Если завтра все пойдет наперекосяк, если завтра нас задушат еще в зародыше – тебе конец. И конец мучительный. Кашель с кровью тебе покажется ангельским писком. Понимаешь, что я имею в виду?
– Понимаю, – сказал истопник спокойным, равнодушным голосом. – И мне от этого больно.
Финиковый отвернулся. Снова приложился к трубочке.
– Больно, – повторил истопник. – Время от времени нас тасовали в разные группы, но почти всегда мы работали вместе. Мы друзья, знаем друг друга не один год. А теперь ты мне говоришь такое?
Финиковый молчал, сжав губы. В пыльном полумраке черты его истертого лица обострились. Раненное ухо было похоже на черный ком грязи.
Истопник глубоко вздохнул и тихим голосом произнес:
– Что же с нами случилось? Мы перестали быть людьми. Мы ожесточились, одичали. Я боюсь за нас. Я боюсь, что мы осуществим переворот и придем к власти. Боюсь, что у нас получится. Ведь мы несем лишь разрушение. Мы умеем жечь, разрушать, уничтожать. Нам не место где-либо еще, кроме как в Печи. Наша ценность и заключается в том, что мы способны выживать в условиях жары, смертельного солнца и невыносимого воздуха. Мы лишь и можем коптить небо, чтобы человечество успело освоить Марс. Человечество, а не мы. Мы уже не часть людей, мы утиль. Ноша, груз. Балласт. Наши лысые, чахлые головы засорены жестокостью и примитивным сознанием. Мы уже не в состоянии созидать. Все. Конец. Мы тупиковая ветвь эволюции, необходимый батут для прыжка людей вверх. Мы – не то, что должно выжить, а уж тем более попасть на Марс. Ибо мы загубим его точно так же, как загубили эту планету. Из всего, что осталось здесь, мы и есть самый настоящий мусор.