Лишь последствия взрывов, мелкие очаги разрухи – уже не вкладывались в привычный пейзаж, сводя на нет надежную мысль, что все останется прежним.
В нескольких десятках метров висел на канате другой транспорт. Там тоже сидела группа работяг, из тех, что уже возвращались домой. Из тех, кому повезло – или не повезло – не участвовать в бунте. В отдалении болтались над пропастью еще парочка подъемников, но этот был ближайшим. Кто-то махал им рукой. Оттуда что-то показывали, но разобрать, что именно, было невозможно. Истопник, сощурив глаза, пригляделся. Один из лысых, торчащих у окна соседнего транспорта, имел знакомые черты. Словно там находился один из тех, с кем он вчера спорил на Олимпе. Или с кем стоял вокруг новичка.
Кто дал ему совершить расправу.
Поверх горных пиков, догоняя звук рычащих моторов, показались два грузовых вертолета. Они везли подвешенные топливные цистерны – смесь нефти и прочих химикатов, от которых дым Печи мог зависнуть на определенной высоте.
Все остолбенели в немом ожидании, когда вертолеты пролетели над транспортами и широкой дугой шли на сброс цистерн.
Вертолеты приблизились достаточно близко – и внезапно шелестящие иглы снарядов взмыли из просветов секторов. Один за другим, оставляя вихрастые хвосты, снаряды помчались поражать подлетевшие цели.
Первый вертолет был сбит сразу. Горящего и раскуроченного, его моментально повело в сторону от Печи. Затем, уже скрытый горным кряжем, проворчал вдали взрыв. Второму же удалось увернуться. Угрожающе накренившись вправо, он, казалось, миновал лобовое попадание. Но количество залпов превысило возможность маневра. Вертолет вобрал в себя вспышку удара – и его косо понесло прямо к секторам. Тут в него попало еще раз. Зависнув на миг, будто удивленный подлостью, огненный металлолом завернул в ущелье, над которым колыхались транспорты.
Не моргая, истопник следил за траекторией падения. Вертолет кренился все ближе. Лопасти чиркнули, сверкнули искры – и раздался тяжелый скрежет. Это был трос. В следующий миг соседний подъемник нелепо подпрыгнул, и вдруг резко понесся вниз. Целую вечность длилось падение – затем коробка транспорта грузно развалилась об каменистые наросты. Раздался грохот. Транспорт был погребен, пропал под взмывшим пепельным колпаком.
Время шло. Несколько часов прошло в гнетущем ожидании. Снова ничего не происходило. Ничего не менялось. Работяги досадливо расхаживали по проходу, переговаривались, тревожно поглядывали на долину. Звучала ругань, нелепые предложения.
Талия раскачивалась, с боков ее донимало протяжное гудение ветров, временами переходившее в пронзительный свист.
Пивной прочистил горло и добавил с нервной дрожью:
– И что теперь?
– Будем тут жить, – язвительно произнес истопник.
– Очень весело. Я так понимаю, бунт удался?
– А что, по нам не видно?
Пивной внимательно сощурился.
– Печь работает до сих пор.
– Работает, – невозмутимо ответил истопник. – Но уже вхолостую.
Истопник определил, что клубни дыма утратили густоту и мощь. Ветряной поток с нарастающим рвением тянул, упрямо гнул выползающую черноту вбок. Отчего вертикальный ком тучи еще больше терялся, смещаясь к горной цепи. К тому же постепенно вся крепкая верхняя облачность лишалась цепкости.
Это случилось – массивный искусственный щит начал разрушаться.
С пробитой об скалистый гребень цистерны вытекала черная жижа. Дымка на месте падения лениво оседала, мелкие языки глодали останки покореженного вертолета.
Истопник глянул в другую сторону. Пласты пепла покрывали океан. Серое на сером. Навес над океаном беднел, обнажался, давал рассеянную брешь. Легкую, пока еще едва заметную, но неумолимо расширяющуюся.
– Помнишь миф о Дедале и Икаре? – вдруг спросил у Пивного.
– И к чему это?
– Да так, вспомнилось, – меланхолично сказал. – Юноша Икар всю жизнь мечтал летать. Дедал сконструировал ему крылья, только предупредил, что в них связки из воска, и чтоб к солнцу не приближался, иначе они расплавятся. И как ты думаешь, что сделал Икар?
– Ясное дело, – хмыкнул Пивной. – Приблизился к солнцу и копыта откинул.
– Именно. А мораль, знаешь, тут какова?
– Просвети.
– Что наши мечты ничего общего с реальностью не имеют.
– Очень поучительно. И своевременно.
– И бунт наш ничего общего с реальностью не имеет. Ибо ничего не изменит.
– Слушай, заткнись, – рявкнул Пивной.
Истопник отвернулся и с отсутствующим видом вгляделся в окно. В отражении на него смотрело лицо, твердое и выемчатое, как колено. Уткнулся лбом в теплое стекло. Вырвался кашель, гадкий и коробящий – он не успел прикрыться и заплевал тонированную поверхность. Нехотя стер кровавые капли.