И совсем не похож ни на того, ни на другого Желток. У Желтка — пушистый и короткий хвост и этот хвост служат ему прекрасным балансом при хождении на задних лапках. У него совсем иная повадка ходить и бегать, а бегает он, быстро перебирая лапками, и всегда как-то искоса смотрит на меня.
А самая последняя лисичка — Белочка или Белок, та совсем уже резко отличается ото всех остальных.
Когда всем лисам дается мясо с палочки, чтобы они не укусили меня или служителя за руку, я даю Белочке мясо прямо из рук, потому что она берет его так осторожно и деликатно, что никогда не сделает человеку больно. Она ласкается как кошечка, подставляя под мою ладонь свою голову и спину, спокойно подходит ко мне, ложится на спину, поднимая брюшко наверх, и начинает визжать, прося ласки. Зато она не переносит моих ног на сцене, когда на мне надеты шелковые цветные чулки, и безжалостно кусает эти «чужие» ноги.
Мне кажется, будто Белочка думает, что мои ноги на сцене, это — посторонний предмет, который ей мешает добраться до моих рук — источника ее лакомства.
Итак, каждая лисица имеет свой нрав, свои манеры, свои привычки, и все это ярко выражается в походке и поведении животного.
Я не встречал дрессированных лис ни у нас, ни заграницей и решил быть первым дрессировщиком этих животных.
Первую лисицу я приобрел в Ковно несколько лет тому назад. Ее принесли в цирк в мешке. При перенесении в клетку она искусала мне руку.
Лисица долго болела. Надеть — на нее ошейник с железною цепью было очень трудно. Пришлось прибегнуть к помощи кранцера[4] и надеть ошейник насильно.
Лиса целыми часами лежала неподвижно, забившись в угол клетки, а при приближении прижимала уши к затылку, оскаливала зубы и издавала горловые отрывистые звуки, напоминающие сильно откашливание. Глаза у нее в это время горели зеленым фосфорическим светом.
Лишь только служащий делал попытку перегнать ее в другую клетку, чтобы вычистить ту, в которой она сидела, как лисица поднимала особенным образом зад и начинала гадить.
Так она выражала чувство страха.
Лиса была очень пуглива и дика; металлическую посуду с водою хватала зубами и опрокидывала; мясо ела только тогда, когда долго не подходили к клетке. Тогда она, осторожно, пугливо пятясь назад, брала с решотки мясо и с жадностью глотала его целиком, не пережевывая. При очистке клетки кранцером хватала железо зубами, издавая свои отрывистые звуки.
Наконец, настало время дрессировки. Я посадил лису на цепь при помощи кранцера. Лиса упиралась всеми четырьмя ногами, когда я ее зацеплял кранцером, и грызла все, что попадалось ей на пути. Привязанная цепью к двери, она не ела, но пила с жадностью.
Как только я ее отвязывал, она бросалась в стороны и тащилась, упираясь лапами. Очутившись на арене, привязанная там к лонже,[5] лиса пыталась бежать, но почувствовала, что лонжа не пускает, натянула ее и, упираясь, застыла, пока я не взял ее за хвост. Тут лиса довольно сердито огрызнулась на мою руку. Ей удалось сорваться с лонжи, волоча цепь, спрятаться в темном проходе под галлерею.
Там сидела она в дальнем углу, щелкала зубами и отбивалась, не подпуская к себе никого. Ей была накинута на голову с большим трудом петля; нападения ее отбивались палкой, которую она грызла до того, что из ее десен сочилась кровь.
Пришлось посадить дикарку надолго в клетку. Во время переезда в другой город она прогрызла стенки клетки, выпрыгнула из вагона и убежала.
Вторую лисицу я купил в маленьком странствующем зверинце. Лиса сидела в клетке и брала из рук пищу. Видя постоянно людей, она не так дичилась, как первая, которая, очевидно, была поймана незадолго до поступления ко мне.
Это оказался самец; ему было, как говорил содержатель зверинца, три года. Кличку носил лис «Воровка».
Новый мой воспитанник был невообразимо худ, со стертою шерстью, тонким хвостом и всеми признаками рахитизма. Я кормил его из рук. Воровка с нетерпением ждала часа еды, беспокоились, ходила из угла в угол, поглядывая то налево, то направо.
При моем приближении Воровка выказывала нетерпение, быстрее бегая из угла в угол.
Когда я останавливался, не двигаясь с места, она вопросительно наклоняла голову, смотрела мне в глаза и снова начинала метаться. Часто она хватала мясо с вилки вместе с железным прутом решотки и, вцепляясь зубами в мясо, крепко держала в зубах и прут решотки.
Она так крепко вцеплялась в этот прут, что не выпускала его даже тогда, когда я отвлекал ее внимание другим куском, кладя его ей на нос. Лиса выпускала из зубов прут только тогда, когда я уходил, и уже принималась за мясо.
Воровка прожила у меня довольно долго; на цепи она сидела спокойно и настолько освоилась со своим положением, что даже при приближении собак проявляла желание к ним ласкаться, обнюхивала их лапы, пригибаясь грудью к земле и издавая особые визгливые звуки.
Но ходить на цепи она так и не могла приучиться: то рвалась вперед, то тащилась по земле, натягивая цепь.
У лисиц бывают особые мозговые припадки, сопровождающиеся судорогами, от которых многие погибают, а некоторые слепнут.
Моя Воровка стала жертвою этой лисьей болезни и околела после вторичного припадка.
Во время моей артистической поездки по Сибири, в Омске, я купил себе лисенка — четырехмесячную самку. Ко мне принесла его женщина, говорившая, что она кормила его молоком и хлебом в течение трех недель.
Я назвал лисичку «Тайгой». Первое время Тайга бегала свободно по номеру, пряталась под кровать, брала из рук мясо и хлеб, неосторожно захватывая зубами пальцы.
Сначала она обнюхала все предметы, потом прыгнула на письменный стол, разбила стакан с чаем, подлизала пролитый на столе чай с молоком и при моем приближении соскочила на кровать полутороаршинным прыжком.
На третий день я уже носил Тайгу на руках, придерживая за ошейник. При виде собак она хотела вырваться.
Пуская Тайгу бегать по уборной, я тут же ее кормил. Она ела, а остатки непременно прятала в темный угол за сундук.
На шестой день я посадил лисичку в клетку, при чем три раза выпускал и кормил на свободе. В клетку мне приходилось загонять ее насильно. На цепи Тайга ходить не приучилась, как и Воровка, но посаженная на цепь сидела спокойно и после двух-трех дней не рвалась и ходила по уборной свободно, насколько позволяла ей длина цепи.
Я перевез Тайгу в Томск в теплушке. Дорогой она стала тявкать и показывать зубы. Надо было остерегаться укуса; Тайга, как только я хотел ее взять на руки, стала пригибаться грудью к земле, открывая рот и прижимая уши.
В Томске Тайга начала проказничать; она прогрызла в уборной доску, в соседнее помещение, напала там на мышь, загрызла ее и с аппетитом съела.
При чистке клетки она укусила служащего. Пришлось, не снимая с лисы цепи, сажать ее в клетку, а из клетки на цепи насильно вытаскивать.
Служащий выносил Тайгу на арену цирка на руках с цепью, а она старалась укусить его в лицо.
Я начал с Тайгой первые уроки дрессировки.
На арене ставились две тумбы, между которыми было расстояние в два аршина. Я сажал Тайгу на одну из тумб, держа ее за конец цепи, и кормил мясом, а когда она съедала один кусок, я клал другой на ее глазах на крайнюю тумбу.
Сначала лиса не хотела прыгать, соскакивала, старалась убежать, но цепь ее не пускала. Лиса на ней повисала и была насильно водворена на место. Наконец, после пяти-шести неудач Тайга не пыталась убежать, но и не прыгала. Пришлось ставить тумбу к тумбе совсем близко, конечно, по-прежнему кладя на одну из них приманку — мясо. Лиса стала прыгать…
Постепенно, дав Тайге съесть мясо, я отодвигал тумбу все дальше и дальше и довел, постепенно увеличивая, расстояние с четверти аршина на расстояние до двух аршин. Служащий, приносивший тумбу, стоял неподалеку. Когда лиса упрямилась, он приближался, и она, боясь, что служащий ее снова унесет в клетку, прыгала и получала мясо. Таким образом Тайга научилась прыгать с тумбы на тумбу. Впоследствии, когда, она уже твердо овладела своими движениями, ей поставили между двумя высокими тумбами третью, низкую, через которую она должна была перепрыгивать.
4
Кранцер — железная палка, на одном конце которой — скребок, и этим скребком чистят клетку, а на другом — кольцо. Укротитель продевает цепь через кольцо и притягивает к себе животное, причем железная палка держит его на известном расстоянии от укротителя и мешает его укусить.
5
Лонжа — веревка, один конец которой привязывают к кушаку наездника (мальчика, ученика), а другой учитель держит в руках. Если ученик упадет с лошади, он повиснет в воздухе и не ушибется, — лонжа помешает ему упасть на землю.