Лис, слушавший до сих пор с улыбкой весь наш разговор, стал вдруг очень серьёзен.
– Ни в коем случае не спорьте!- раздался в моём ухе его свистящий шёпот.- Это будет тяжёлое оскорбление. Ещё неизвестно, чем всё это кончится.
– Вы полагаете?..
– Да. Спрячьте, пожалуйста, немедленно деньги.
Поняв, что иного выхода нет, я собрал положенные на столик монетки и сунул в карман.
Официант был на седьмом небе от счастья и заулыбался, а затем, отвесив на прощание низкий поклон, ушёл всё той же походочкой в глубину зала.
Мы встали и направились к двери,
– Жаль, что вы уже уходите,- твердил лис.- В самом деле жаль,- Только сейчас, как я уже говорил,- начинается самое интересное. Такой забавы вы наверняка ещё не видали.
– А какая забава?- осведомилась моя жена, которая всегда была почему-то любопытнее меня.
– Игра в апельсины.
вило, ничего не делал, а я меж тем качал* да качал до потери сознания.
Даже вылезший из палатки Тютюра, которого разбудило шипение насоса, присел поблизости и следил сочувственно за моей деятельностью. Он попытался даже мне помочь. Несколько раз пробовал сунуть свою мордочку в ниппель, чтобы дыхнуть вместе с насосом.
Около восьми всё было уже готово. Камилл стоял вновь на своих четырёх колёсах, зато я свалился под сосну, чтоб прийти в себя.
Две или три минуты мне суждено было полежать в покое, как вдруг прилетела большая пёстрая птица и, точно прилепившись к сосне, принялась стучать по стволу. Удары были то реже, то чаще, совсем как у радиотелеграфиста.
Моя жена, в прошлом харцерка (Харцеры – скауты в современной Польше), разбирается в азбуке Морзе, владеет как звуковой, так и световой сигнализацией. Услыхав этот стук, она тут же закричала:
– Слушай, он что-то сообщает.
– Кто?
– Ну дятел, который сидит у тебя над головой.
– Что именно?
– Минуточку, надо послушать внимательней.
– Ну так послушай и переведи мне, если что-то ещё помнишь.
– Конечно, помню,- ответила жена и обратилась вся в слух.
Ещё несколько ударов эхо разнесло по поляне.
– Ну что он там говорит?- спросил я, заинтригованный.
– Он говорит: «Доброе утро, вот и я».
– Пока ничего особенного. Продолжай приём.
Дятел вновь долбанул несколько раз по стволу, а жена перевела:
– Говорит, что уже восемь.
Я взглянул на часы. В самом деле, восемь.
– Это и без него известно,- буркнул я, нимало этим не взволнованный.
Теперь постукивание шло без пауз,
– Он сообщает, что договаривался с нами на восемь и что явился без опоздания.
– Я с ним не договаривался,- бросил я угрюмо.
– И я тоже. Может, Тютюра?
– Сомневаюсь.
– Но он настаивает,- продолжала жена,- уверяет, что договорился.
– Это выше всякого понимания!- воскликнул я.- Я не только ни с каким дятлом не договаривался, больше того, у меня в жизни ни одного знакомого дятла не было. Не помню даже, чтоб у кого-то из родственников был знакомый дятел».. Может, в твоей семье?
– Откуда!- запротестовала жена.- Я и слыхом не слыхала. А он всё долбит да долбит, что договаривался…
– Требуй разъяснений.
– Каким образом?
– Постучи так же, как он. Умеешь или не умеешь?
– Конечно, умею. Но ведь клюва у меня нету.
– Что правда, то правда,- согласился я.- Знаешь что, возьми из багажника молоток или клещи и постучи о ствол. Я думаю, этого будет достаточно.
Жена вынула из багажника молоток, и минуту спустя поляна огласилась двойным перестуком. Теперь это был уже разговор. Сперва слышался молоток, стучавший внизу по стволу, затем j сверху ему отвечал клюв.
Продолжалось так минут десять. Наконец моя жена, изрядно настучавшись, сказала:
– Ну, кажется, я всё выяснила. Ты знаешь, кто это?
– Понятия не имею,- ответил я, поскольку и в самом деле не имел ни малейшего понятия.
– Это наш вчерашний знакомец.
– – Какой?- переспросил я, по-прежнему недоумевали- Мы вчера перезнакомились с такой уймой всякого зверья… Но дятла я что-то не припомню.
– Это тот, самый последний, который достал нам четвёртую камеру… которого мы обещали взять автостопом. Ну, вспомнил или нет?
– Ещё бы!- воскликнул я,- но тот был совсем другой.
– Совершенно верно. Однако, прощаясь, он сказал, что переоденется.
– Переоденется?.. Но ведь это уже называется преобразиться, а не переодеться. Переодеться – это, скажем, надеть другой костюм, ну, приклеить бороду… Вот что значит переодеться. Женщина может переодеться мужчиной, ребёнок – стариком, волк – бабушкой, мельник – трубочистом. Всё это известно. Но здесь…
– Кто знает, может, это и есть высшее искусство переодевания, а? Впрочем, тебе-то что? Пусть с нами едет, раз так напрашивается. В виде птицы его и брать удобнее: займёт меньше места.
– Ладно,- ответил я, махнув рукой,- Мне всё равно. Постучи ему, что мы его забираем. Только пусть подождёт и посидит на сосне, пока я завожу машину.
Жена стукнула раз пятнадцать по дереву, сообщив дятлу моё решение. Это, по-видимому, его удовлетворило. Он закивал мне в знак согласия своей маленькой головкой.
Время меж тем шло своим чередом. Вылезшее из дальних зарослей солнце стало взбираться по веткам сосен всё выше в прозрачно-голубое, очищенное от облаков утренним ветром небо.
– Пакуй вещи,- сказал я жене.- Пора.
– А как, интересно, ты сдвинешься с места, раз аккумулятор сел?- засомневалась не без причин жена.
– Попытаемся завести на ходу.
– Кто же, скажи, пожалуйста, нас будет толкать? Тютюра?
– Придётся сходить и поискать кого-нибудь, кто нам поможет. Лучше всего сходить тебе.
– Кто ж будет без меня паковаться?
– Не беспокойся. Я сделаю это в два счета,- заверил я.
Несколько привычных движений, и палатка лежала на земле. Я сложил её как полагается и затолкал в чехол. Потом выпустил воздух из матрасов, собрал всякую мелочь и впихнул в багажник баллончик с газом и переносную плитку.
Дятел беспрерывно что-то выстукивал, но, поскольку жена ушла, а сам я азбукой Морзе не владею, я до сих пор так и не выяснил, чего он мне там втолковывал. Во всяком случае, через каждые две-три минуты он спускался всё ниже, словно желая тем самым напомнить о моём обещании. В конце концов не постеснялся сесть на Камилла и принялся долбить клювом кузов.
Это было уж слишком. Терпеть не могу, когда ковыряют лак. Я отворил заднюю дверцу и пригласил его жестом в салон.
Там сидел уже Тютюра, готовый к дороге. Они только мельком взглянули друг на друга и молча замерли каждый в своём углу. Именно так ведут себя путешественники в самом начале. Потом, по прошествии какого-то времени, атмосфера меняется, становится дружеской. Я знал об этом по опыту и был уверен: отчуждение исчезнет.
Жена не подкачала. Она явилась во главе огромной толпы отдыхающих. Все готовы были толкать наш автомобиль даже несколько километров подряд, пока двигатель не заведётся. Это представлялось им упоительным развлечением.
Кого только в этой толпе не было! Друзья по пляжу, приятели по ресторану, были те, кто знал нас просто в лицо, и те, кто был знаком с нами понаслышке. Явился даже кабан, с которым я не встречался со вчерашнего утра.
– С дорогой всё в порядке,- шепнул он мне, потёршись о меня боком.- Утрамбована. Можете быть спокойны.
Только сейчас мне пришло в голову, что, по его словам, вскоре после нашего приезда дорога на поляну была перекопана, чтобы не выпустить нас отсюда. Но времени на размышления у меня не оставалось, потому что жена кричала:
– Ты только посмотри, какая любезность! Все пришли нам помочь! Сумеешь ли ты хоть как-то отблагодарить их за это?
– В самом деле,- заметил я со смущением,- какие у нас для этого возможности?.. Что бы такое придумать…
– А я знаю! Возьми фотоаппарат и сделай общий снимок. Всем на память!
– А что? Прекрасная мысль!- поддержала жирафа,
– Да, да, да, сфотографируйте нас, пожалуйста!- пробасил лев.
– Восхитительно!- принялась твердить зебра,- восхитительно!
– Фо-то-гра-фия!- стали скандировать все.- Да здравствует фо-то-гра-фия!
Я достал из рюкзака аппарат. К счастью, я недавно вставил в него новую плёнку. На ней было не более двух снимков.