Первые годы она честно пыталась хоть чем-нибудь увлечься, чтобы придать жизни смысл. По ее просьбе, после долгих уговоров, Анри стал ненадолго отпускать Сержа, и они ездили в отпуск. Мимизан-Пляж в Гасконских Ландах – даже не Кап-Ферре в Аркашонском заливе, – двухкомнатный номер в гостинице.
Они делают, что положено (по ее мнению): обедают в ресторанчиках на берегу моря, гуляют по ярмарке, глазеют на аттракционы, едят сладкую вату. Покупают в сувенирной лавке открытку для родителей Катрин и сушеных морских коньков в комнату Жюли-Мари…
Ветреным утром они шли по кромке пляжа вдоль моря – Серж впереди, Катрин сзади, – она смотрит ему в спину. Его не интересует ни океан, ни барашки волн, бьющихся о берег, он хмурится, молча курит (недавно с пяти-десяти сигарет перешел на пачку, а то и две в день), как будто забыв о Катрин и Жюли-Мари, уснувшей у нее на плече. Если жена сейчас остановится, он не заметит, так и будет шагать по песку и растворится в тумане. Она может войти в воду с дочкой на руках, прибой утащит ее, а муж останется в своем мире.
Бескрайний пляж олицетворяет ждущие их впереди годы. Ей восемнадцать, Сержу двадцать один. Чем они займут время, как избавиться от этой прямо-таки головокружительной скуки?
Что случилось потом, после дня на пляже? Все так смутно, запутано. Случились месяцы, смена сезонов, привычка. Время исчезло. Прошлое, настоящее и будущее упразднены.
Потом был первый припадок. Семья ужинала, и Катрин внезапно показалось, что она в ловушке… внутри себя самой. Она слышит, видит, но тело больше ей не принадлежит, приходится ткнуть вилкой в запястье под столом, по руке распространяется боль. Нет, не боль – впечатление боли, ползущей по отказывающим нервным окончаниям. Из живота наружу рвется страх, ей грозит свободное падение. Сумеет она приказать телу встать на ноги? Катрин опрокидывает стул, выскакивает во двор и начинает ходить, описывая широкие круги. Бездонная пустота неотступно следует за ней. Появляется Серж, но она машет на него рукой – не подходи!
– Ничего страшного, сейчас пройдет, мне просто нужно подышать воздухом.
Она не узнает собственный голос. Элеонора наблюдает за ней из окна гостиной. Как мне удалось произнести вслух то, о чем я даже не думала? Она ходит долго, пока дурнота не отступает, оставив ее до невозможности усталой. Серж берет Катрин за руку, тянет к дому. На кухне Жоэль и Анри как сидели, так и сидят за столом. Они с недоумением смотрят на бледную как смерть невестку. Серж ведет жену наверх, укладывает в постель.
Катрин тогда проспала пятнадцать часов, а когда очнулась, плохо помнила случившееся. Думала ли она, что умирает? Или было что-то пострашнее? Как перевести в словесную форму жуткое ощущение исчезновения, аннигиляции? И все-таки она забывает. На время нормальная жизнь отвоевывает свои права. Катрин перестает замечать отстраненность семьи от всех и вся во внешнем мире. Собачий лай больше не будит ее среди ночи, но во сне она видит бешеные своры, за ней по пятам мчатся животные – то ли свиньи, то ли собаки, они лязгают зубами, из пастей клочьями летит пена.
Анри все реже появляется дома, всклокоченный, грязный, угрюмый, с лихорадочно блестящими глазами. Его одолевают мысли о ферме и окрестных полях. Днем и ночью он медленно ездит по дорогам, положив ружье на пассажирское сиденье. Анри мучает бессонница, он спит урывками, когда усталость берет верх над мозгом. Много раз он едва не убивается, потеряв управление внедорожником, и тогда съезжает на обочину, кладет голову на руль и проваливается в сон.
Каждый раз ему снится Зверь. Он выскакивает из тени и нападает. В повторяющемся кошмаре Анри падает внутрь загона в свинарнике, побежденный болезнью. Бывали времена, когда голодные свиньи бродили по улицам деревень и могли сожрать ребеночка. Анри помнит наставление отца: никогда не наклоняйся и не играй, сидя на земле, если рядом с тобой хряк. Во сне он лежит на спине, не в силах шевельнуться, навоз затекает ему в рот и нос. За кругом света движутся животные, он помнит, что давно их не кормил, и они исхудали и одичали. Сначала Анри их не видит, только угадывает – там, в тени. Оголодавшие животные становятся смелее, подходят, принюхиваются. Он чувствует на щеках горячее дыхание, рыла тычутся ему в шею и руки. Анри хочет позвать сыновей, но не может издать ни звука. Самый дерзкий хряк кусает его за лицо. Ему не больно, но он чувствует, как зверь резким движением отрывает лоскут кожи, и в остальных животных просыпается свирепый инстинкт. Они кидаются скопом, откусывают нос, губы, пережевывают хрящи. В дверях загона кто-то стоит и бесстрастно наблюдает за происходящим. Это отец. Он говорит, качая головой: