– Помоги мне…
Жоэль провожает ее в дом, усаживает в кресло.
– Отец очень болен, бабушка. Мы не знали. Он не сказал. Мне так жаль…
Старуха смотрит на него строгим взглядом выцветших глаз.
– Матери тяжело наблюдать уход сына… Так что это мне жаль… Жаль, что я потеряла его очень давно и сейчас ничего не чувствую.
Она снова и снова бьет себя кулаком в грудь.
– Я больше ничего не чувствую, понимаешь? Мне даже не больно.
Серж пытается забыться, напиваясь в барах. Он просыпается после полудня, часами валяется перед телевизором, прикуривая одну сигарету от другой, литрами пьет кофе и глушит виски, а вечером покидает дом и отсутствует до рассвета. Работает один Жоэль. Каждое утро, заходя в загоны, он констатирует распространение инфекции. Отсылает в лабораторию первую серию образцов для анализа и через неделю получает отрицательные результаты. Он бежит в дом, бросает бумаги на стол перед Сержем.
– Взгляни. Ни-че-го. Я ни черта не понимаю. В крови никаких патологических изменений, и у зародышей тоже все чисто. Ни бактерий, ни антигенов. Они нашли несколько микотоксинов в зерне, но выкидышей это не объясняет.
Серж смотрит отсутствующим взглядом.
– Хорошо…
Жоэль разворачивает бумаги веером.
– Сегодня утром я нашел еще двух умирающих хряков… У нас все больше покойниц в блоке откармливания и больных маток в блоках вынашивания и кормления… Выкидыши продолжаются… Полная бессмыслица…
Серж закуривает. У него сильно дрожат руки, под глазами залегли огромные лиловые круги. Он не отвечает брату, делает очередную затяжку и едва сдерживает спазм – то ли удовольствия, то ли отвращения.
– Если бы ты его видел, – говорит он, выдохнув дым, – если бы ты только видел отца в больничной ночнушке, с голой задницей… Он такой… трогательный… Я много часов просидел у его кровати, ждал, когда он откроет глаза. Дождался… Он увидел меня, поманил к себе… Я подставил ухо… Знаешь, что он сказал? Велел исчезнуть… Да, да, ты не ослышался – приказал мне убираться… Заявил, что хочет сдохнуть один, достойно, по-мужски… Какой сын согласится бросить отца один на один с Безносой? Я с места не сдвинулся, не был уверен, что правильно понял… Хотел его урезонить… Он вцепился мне в рубашку и завопил: Пошел вон! Собрался с силами, плюнул мне в рожу, как последнему отбросу… И указал на дверь, так резко махнув рукой, что вырвал иглу капельницы из вены и начал писать кровью… Я все для него сделал, пожертвовал моей сраной жизнью… А он… Вот как он со мной обошелся… Хочешь знать, что я сделал? Захлопнул пасть, Жоэль… Не вякнул ни слова… Поступил так, как поступал всегда… С тех пор как появился на свет… Я подчинился… понурил голову, согнул хребет и ушел из треклятой палаты…
Серж раздавил окурок в кофейной гуще. Жоэль встал.
– Мы все возьмем в свои руки, – сказал он. – Я попросил Леруа сделать еще одну серию анализов, взять у самок мазки. Рано или поздно врачи разберутся, в чем дело. Считая с конца прошлого месяца, у нас тридцать выкидышей. Ты должен мне помочь, Серж, или начнется массовый падеж.
– Ты что – не понимаешь? Все это… Свинарник… Свиньи… Мы не сумеем… Ничего не решим, ничего не исправим…
Серж хочет налить себе виски, но Жоэль отбирает у него бутылку, швыряет об стену. Осколки летят во все стороны.
– На тебе столько же ответственности, сколько на мне, слышишь? На мне и на старике…
Серж пожимает плечами.
– Ну конечно. И что с того?
Жоэль обвиняющим жестом наставляет на брата указательный палец, открывает рот, собираясь бросить ему в лицо обвинение, передумывает и выходит, хлопнув дверью.
Жером рассматривает кукол. Сколько раз они отправлялись с ними в путешествие! Жюли-Мари принимала решение перед каникулами, запихивала в чемодан несколько пар шорт, две-три футболки, трусики, носки и тащила Жерома к проржавевшему остову «Рено 4CV»[64], стоявшему на тормозных башмаках в высокой траве на заднем дворе фермы.
Жюли-Мари устраивала кукол на заднем сиденье и приказывала Жерому следить за ее сестрами и не надоедать ей, потому что аварии случаются неожиданно: отвлекся на секунду и – бим, бум, бам, целая драма, ты в кювете или влепился в платан, покалечился, переломал руки-ноги, а у кукол поотрывались головы…
Девочка захлопывала дверцу с позеленевшими стеклами, обходила машину и оставляла Жерома одного в развалине, пахнущей ржавым металлом, гниющей обивкой кресел, миллион раз помеченных кошками: Элеонорины любимицы проникают внутрь через одну из дыр, проделанных в кузове временем, ржавчиной и влагой.