В деревню стекается народ. Крестьяне возвращаются с полей, покидают дома и кафе, торговцы закрывают лавки и спешат к мэрии, чтобы прочесть или выслушать приказ о всеобщей мобилизации. Марсель, распихивая толпу локтями, пробирается следом за Элеонорой ближе к крыльцу. Над площадью, где пасется несколько коров, слышен недоумевающий гул голосов. Атмосфера напоминает поминальную службу:
«Все мужчины, от восемнадцати до сорока лет подлежат…»
– Но когда и куда они отправятся?
– …если Поля заберут, кто будет убирать урожай?
– Чертовы националисты, это они…
– …с твоим плоскостопием и сорванной спиной вряд ли…
– Они не могут сейчас просто взять и уйти…
– Да как же это, за что нам такая напасть?
– Проклятые боши! Снова они нам гадят!
– Пора задать им трепку и отбить желание…
– …ну, Эльзас и Лотарингию они уже забрали…
– Да что тебе за дело до Эльзаса с Лотарингией?
– Я не пойду, это дело парижан, пусть разбираются, а мы ни при чем…
– Станет при чем, когда враги заберут твою скотину, а заодно и жену…
– Если какой-нибудь бош согласится делать за него всю работу, а заодно и Луизу ублажать, он очень даже согласится!..
– …Дело затянется, если все пойдет, как в 1870-м[26]…
– …закончить жатву, потом распахать землю… И как мне справиться без сыновей?
– Да он совсем мальчик и ружья-то в руках не держал…
Люди горячатся, голоса становятся громче, но тут из ратуши выходит Жюльен Бейри, и страсти накаляются. Крестьяне забрасывают мэра вопросами, требуя немедленных ответов, он жестами призывает к спокойствию, понимает, что вежливо навести порядок не получится, и гаркает, приказав толпе заткнуться.
– Насколько мне известно, все закончится за несколько месяцев, – говорит он. – Пуанкаре[27] утверждает, что до войны может и не дойти. В любом случае она будет короткой.
– Так мы воюем или нет?
– Да откуда тебе знать, Бейри, сколько она продлится, эта война?!
– Отделаем их и еще до зимы вернемся.
– Тихо! Мэрия останется открытой всю ночь. С сегодняшнего вечера, с 20:00, все мужчины в возрасте от восемнадцати до сорока лет должны прийти и получить военный билет с предписанием, где будут указаны номер части или корпуса, время отправления и номер поезда, на который вы сядете в ближайшие дни.
– Когда точно?
– Да я за час соберусь, если понадобится!
– А зерно мое уберешь?
– Первые из вас отправятся послезавтра. У меня тоже есть сын, Казо, между прочим – ровесник твоего, так что я не радуюсь.
– А если не идти?
– Трус!
– Не пойдешь защищать народ, объявят дезертиром, будут судить и скорее всего расстреляют. Так-то вот…
Ошеломленные люди умолкают, и над площадью повисает тягостная тишина. В небе летят дикие гуси, и их тени плывут по людям, как вестники беды. Лицо у мэра стала мертвенно-бледное, глаза лихорадочно блестят, правая рука с телеграммами дрожит.
– Нужно спрятать наших мальчиков! – раздается сдавленный женский голос.
– Не выйдет, – качает головой Бейри. – За ними придут. И найдут. – Он уже взял себя в руки, распрямился и продолжает: – Мы защитим честь Франции! Пюи-Ларок поможет родине! Все, кто хочет помолиться, приходите в церковь, ее двери тоже будут открыты всю ночь. За дело!
Люди расходятся не сразу, пытаясь осознать обрушившуюся на их головы беду. Немногие помнят 1870-й, война для них – абстракция, пустое слово, головокружительное и возбуждающее, немцев они считают экзотическим варварским народом, фронт – таинственной территорией, где-то там, в лимбе[28], за убогим крестьянским горизонтом. Самые пылкие патриоты восклицают: «Мы идем воевать!» – и косятся на соседей, как необъезженные лошади. Они знают, что придется убивать. Знают – это свершившийся факт, уверенность, истина. Есть даже разумное обоснование: на войне нужно убивать, разве нет? Каждый перереза́л горло свинье, втыкал нож в глаз кролику. Стрелял оленей и кабанов. Топил котят. Все ставили капкан на лису, травили крыс, сворачивали головы гусям, уткам и курам. Они с первого дня жизни видят, как матери и отцы лишают жизни животных, они переняли эти жесты и научились их повторять, убивая зайцев, петухов, коров и голубей. Они проливали кровь, иногда пили ее. Им знаком ее запах и вкус. Но боши? Как убить бошей? Разве они не станут убийцами, воюя с бошами? Несколько задир и фанфаронов похваляются, что будут резать врагов, но большинство молчит. Скоро все расходятся по домам, чтобы собрать укладку – пару рубашек и несколько безделиц на память о лицах любимых людей и родных местах. Некоторые идут не домой, а на поля – война войной, а работа работой.
27
28