– Что ты сделала? – кричит она, и мать отвечает, не отрываясь от работы:
– Мне нужно место для дров на зиму. Лучше не лезь не в свое дело.
Голос звучит зло и сухо.
– А птица? Где птица?
Женщина резко поворачивается: дочь стоит в центре комнаты, она бледна, смотрит с вызовом, сжав кулаки. Что-то изменилось. Что-то, чего они обе не заметили, не осознали. Элеоноре тринадцать, но ростом она сравнялась с матерью, и та лишилась физического превосходства.
И все-таки женщина бьет дочь по лицу – несильно, кончиками пальцев, удар – беззвучный и формальный – приходится на подбородок. Элеонора не реагирует, и фермерша произносит с вызовом:
– Мне откуда знать? И смени тон!
Из уголка ее рта течет слюна, она спиной чувствует затаенную враждебность дочери, но продолжает мешать кашу, предназначенную для свиньи. Элеонора подходит – бесшумно, как в детстве, когда воровала сметану для котят, и хватает вдову за левое запястье, да так крепко, что деревянная ложка падает на пол. Женщина издает слабый крик.
– Слушай очень внимательно, мама… – голос Элеоноры звучит совершенно спокойно. – Еще раз поднимешь на меня руку, я тебя убью. Клянусь, что убью, ясно?
Мать смотрит на невозмутимое лицо дочери, пытается высвободить руку из цепкого захвата и говорит:
– Иди накорми скотину.
Элеонора разжимает пальцы, и вдова добавляет, поглаживая покрасневшую кожу:
– Время позднее…
Элеонора кивает, берет чан и выходит из дома.
Женщины продолжают жатву. Снопы букетами стоят в валках – сохнут под послеполуденным солнцем. Сарычи наматывают широкие круги в белом небе, караулят разбегающихся полевок, исчезают в солнечных лучах, вдруг появляются снова и пикируют на жертву. Женщины и дети топчут остатки соломы на жнивье, им помогает ослик с растрескавшимися копытами. Война забрала кузнеца, и животные «разуваются», теряя старые подковы, которые остаются ржаветь на дорогах.
Вскоре скошенные «под ноль» поля приобретают красно-коричневый, с золотистым отливом цвет. На излете дня собираются слоистые облака. Альфонс ищет спокойный уголок, подальше от людских глаз, ищет и находит – под доской, прислоненной к стене. Пес царапает лапами пыль, несколько раз оборачивается вокруг себя и укладывается с тяжелым вздохом. Мимо, по дороге на поля, проходит Элеонора, легавая узнает ее запах и виляет хвостом, но хозяйка не замечает, и собака умирает в одиночестве, не издав ни звука. Девушка находит Альфонса поздно вечером. Сначала она зовет его с крыльца, потом берет фонарь и идет искать. Белые глаза пса смотрят в ночь. Элеонора запускает руку в жесткую шерсть и тянет к себе одеревеневшее тело. Она садится на землю и обнимает мертвого друга, льет слезы на его тяжелую, как камень, голову, потом идет за двуколкой, кладет в нее труп и тянет «похоронные дроги», а вдова смотрит, стоя в проеме двери.
Элеонора роет могилу Альфонсу в каменистой земле, рядом с тем местом, где когда-то закопала убитых матерью котят, сваливает тело в яму и бросает первую лопату на закрытые веки собаки. На следующий день девушка делает из реек небольшой крест, втыкает его в холмик и придавливает гладкими камнями. Тучи сбиваются в пухлое, черное, как чернила, покрывало. Время от времени их освещают молнии сухой грозы, которая погружает окрестности в электрический сумрак. Воздух тяжел и влажен. Коровы замерли под деревьями. Поваленные сливы с покореженными стволами исходят крупными каплями сока. Ливень начинается в односекундье, гнет ветки деревьев, сбивает черепицу с крыш, загоняет птиц и животных в гнезда и норы, наполняет ручьи и поилки, колошматит по крупам смирных лошадок, пасущихся на выгоне. Промокшие дети играют в глубоких лужах, весело топают по воде, вызывая тучи брызг. Ива качает длинными волосами-ветками, разгоняя серый воздух.
Раз в неделю мессу служит старейший из приходских священников отец Бенуа: остальные кюре отправились на фронт – их берут санитарами, в том числе на передовую. Кюре слушают смертельно усталые женщины и молчаливые дети, и он без всякого вдохновения говорит, сколь почетен труд, как добра земля и всеведущ Господь:
– Велика мудрость Нашего Отца Небесного. Суждения Его непостижимы, пути Его неисповедимы.