Марсель и Элеонора тем не менее обвенчались. Церковь была на три четверти пуста, присутствовали, помимо новобрачных, вдова в трауре, родители жениха (это была первая встреча с невестой), кузен, тетки, дядья и несколько дальних друзей семьи. В момент обмена кольцами (отцовского, которое тот не носил, боясь повредить во время работы в поле, и материнского – оно упало с пальца вдовы, когда Элеонора однажды вечером мыла ее перед очагом) Марсель не может совладать с дрожью, когда берет руку невесты. Он рычит: «Не смотри на меня!» – она видит слезы в единственном глазу молодого мужа и надеется, что теперь их семья обретет хоть немного покоя.
Они выходят на паперть, и Элеонора испытывает прилив счастья. Деревенские стоят в дверях домов или находят себе занятие во дворе: люди оскорблены – их не позвали на свадьбу, как велит обычай. Марсель подсаживает молодую жену в двуколку, ту самую, что везла венчаться родителей Элеоноры, а потом отца, к месту последнего упокоения. За неимением лошади запрягли телку, сбрую украсили лентами для придания праздничного вида. Вдова, как никогда жизнерадостная, устраивается рядом с дочерью. Похоже, она вспоминает собственную свадьбу, улыбается и машет окружающим рукой. Крестьяне ежатся, им неловко, они вполголоса обсуждают нелепый кортеж, а тот, трясясь и раскачиваясь, движется к холмам под стук копыт и скрип колес.
«Добрые» соседи злословят, комментируя сомнительный – почти кровосмесительный! – союз, беременность, которую молодая (ха-ха!) попыталась замаскировать старым платьем, и скупость этой семейки. Надо же быть такими скрягами, чтобы не устроить праздничный обед!
По дороге на ферму Элеонора любуется полями цвета абсента, поглядывая на правый, оставшийся невредимым профиль Марселя. Он придерживает шляпу, чтобы не улетела, и смотрит прямо перед собой, как будто видит далеко впереди цель и твердо знает, что добьется своего. Элеоноре она неизвестна, но ей все равно: рядом сидит мать, Марсель касается ее плечом на ухабах, остальное не имеет значения.
Двуколку обгоняет бегущий мальчишка. Радость испарилась, исчезла вместе с коршунами, парящими над головами людей по воле воздушных потоков.
Они переселяют вдову в комнату Марселя, убирают в сарай девичью кровать Элеоноры – она спала на ней в ночь перед свадьбой – и становятся законными хозяевами супружеского ложа.
Молодожены лежат рядом под одеялом, прислушиваются к дыханию друг друга и думают о великом множестве ночей, что ждут их в будущем. Во время коротких, «рывком», соитий она будет иногда – случайно – касаться его тела, чувствуя шрам на искалеченной ноге.
Марсель звереет, если ему только чудится намек на ласку. Несколько раз он отбрасывал руку Элеоноры, а однажды ночью ее будит жалобный стон. Возможно, его мучает боль или приснился кошмар, и она кладет ладонь на потный лоб, чтобы утешить, успокоить его, но он моментально просыпается, хватает ее за запястье и придавливает руку к одеялу.
– Это я, я! – шепчет она.
Марсель смотрит безумным взглядом, дышит тяжело, как загнанный охотниками олень, а наутро, заметив, что она массирует посиневшую руку, спрашивает:
– Откуда этот синяк?
– Не знаю… – Элеонора опускает рукав. – Ударилась где-то. Уже не больно.
Теперь она всегда настороже, караулит по ночам его состояние, но старается лечь подальше, на другом краю кровати.
За ночь Марсель спит всего несколько часов, потом садится, сжимает голову руками, иногда бьет кулаком в висок, встает, одевается и выходит из дома. Боль предупреждает его, какая будет погода. Он узнает о дожде, проведя двумя пальцами вдоль челюсти.
Живот Элеоноры растет, и Марсель все сильнее тревожится о ребенке. Что, если родится маленький уродец со ртом, как у Гуинплена, и мягким бесформенным черепом? Животный ужас лишает будущего отца сна и покоя.
Воспоминания неотвязны, как боль. Закрывая глаза, Марсель видит дорогу, идущих по ней мужчин, себя среди них. Они в красивых красных брюках и синих мундирах, им жарко под летним солнцем. Есть нечто нереальное и пьянящее в этом проходе мимо обывателей, почтительно машущих платками вслед армии. Небо безмятежно-голубое. Птицы заливаются песнями в кронах деревьев. Война, навстречу которой они движутся единым строем, кажется невозможной в этот ясный день.