Анри сидит сгорбившись, опустив голову, упираясь кулаками в матрас, и слушает. Вороний грай. Скрип балок и половых досок. Тишину своего долгого одиночества. Он встает, заглядывает в детскую – дверь оставлена приоткрытой, чтобы близнецы засыпали при свете из коридора. Мальчишки сладко сопят, завернувшись в одеяла, как в уютные коконы.
Кровать Жерома пуста, простыня сброшена на пол. Одному Богу известно, куда он опять убежал.
Строптивым его не назовешь, но он не признает над собой ничьей воли, избегает общества взрослых, но и к детям не тянется. Анри никогда не испытывал нежных чувств к внуку, ребенок ему не нравится. Он жалкий, угрюмый, расчетливый и хитрый. Его немота провоцирует и обвиняет окружающих. Жером едва терпит кузенов и как тень или едва прирученный зверек таскается за сестрой. Только с ней он ищет контакта, у нее выпрашивает ласки.
Анри бесшумно закрывает дверь.
Он заходит в кухню и видит Сержа. Тот наливает виски в металлическую фляжку, сует ее в карман и торопливо убирает бутылку в один из шкафчиков. Отец и сын не здороваются. Серж успел зарядить гейзерную кофеварку, поставил ее на конфорку, чиркнул спичкой, зажег газ и сел за стол.
Вскоре появляется Жоэль. Вытаскивает из сушки чашку, отрезает ломоть хлеба от круглого каравая и занимает место на стуле. Мужчины ждут кофе в молчании. С улицы доносится петушиный крик. Жоэль уставился на клеенку и рассеянно собирает крошки подушечкой указательного пальца. Свистит кофеварка, Анри выключает газ, наливает себе кофе, устраивается в торце стола и ставит кофеварку перед собой. Он чувствует себя измотанным, ночь не принесла облегчения, лихорадка не дала отдохнуть. Нужно держаться, не показывать слабости. Братья замечают его бледность, круги под глазами, легкий тремор рук, но не смеют сказать ни слова.
Анри вытирает губы рукавом, ставит пиалу в раковину, и его сыновья поднимаются как по команде.
У двери они надевают куртки и обуваются, стоя рядом, равнодушные друг к другу. Анри выходит первым, сыновья следуют за ним. Свора собак – дюжина гасконских легавых – прыгают и лают за решетками псарни.
Жоэль держит в руке ведро объедков. Он пересекает двор, открывает дверь. Собаки привыкли к суровому обращению и почти всегда держатся на расстоянии от Анри и Сержа. Они нервно тявкают, пускают слюни, тычутся в ноги Жоэлю, тот гладит их по головам, чешет шею и тощие бока. Если сезон не охотничий, гончим приходится сидеть взаперти на грязной вонючей псарне, в лучшем случае их выпустят пробежаться по огороженному двору.
Жоэль вываливает содержимое ведра в старые каменные кормушки, когда-то предназначавшиеся для свиней. Гончие набрасываются на еду. Жоэль закуривает мятую сигарету, смотрит на Анри и Сержа. Те идут к свинарнику, держа руки в карманах, втянув головы в плечи. Их жесты и движения так слаженны, что Жоэль все чаще замечает поразительное сходство брата с отцом: то же выражение лица, те же интонации. Оба кряжисты и мускулисты, оба сыты по горло каждодневной работой на ферме.
За освещенным окном кухни угадывается силуэт Габи. На секунду они встречаются взглядом, потом Жоэль поднимает глаза к комнате Катрин. Ставни закрыты. Габриэль отворачивается.
Собаки облизываются. Насытившиеся, проскальзывают между ногами Жоэля и выбегают во двор, чтобы напиться воды из бидона, стоящего под водосточной трубой, а заодно обнюхать и пометить остовы машин и колеса трактора под навесом.
Жоэль замечает, что одна из сук затащила подстилку под машину и выкармливает щенков. Он опускается на колени, смотрит на ее испачканную отработанной смазкой шкуру, встречается с ней взглядом. Легавая нервно бьет хвостом по сухой земле, Жоэль осторожно протягивает к ней руку, держась другой за колесо трактора. Он щупает мокрых кутят, пересчитывает их. Мать лижет ему пальцы.
Жоэль докуривает, наблюдая, как мать обихаживает малышей.
– Я бы на твоем месте спрятал их получше, – советует он, сплевывает, поднимается на ноги, подзывает собак и запирает их на псарне. Далеко внизу его отец и брат идут по дороге, покрытой выбоинами от колес фермерской техники.
Жоэль присоединяется к Анри и Сержу. Как и каждое утро, они несколько минут курят под свесом оцинкованной крыши одного из низких длинных свинарников и молча наблюдают, как ночь истаивает над полями масличных культур.
Ничто не указывает на близкое присутствие животных, не предвещает грядущей суматохи. Каждый из них смотрит на землю у себя под ногами или в невидимую точку вдали, но никогда не встречается взглядом с остальными. Можно было бы предположить, что эти мужчины о чем-то глубоко задумались, если бы не их пустые от всякой мысли глаза. Потом Анри говорит: «Ну, пошли…» – и сыновья дружно затаптывают окурки. Они снимают одежду и обувь в примыкающей к зданию раздевалке и под ярким неоновым светом облачаются в синие хлопчатобумажные комбинезоны. Застегивают до самого верха молнии, откашливаются, прочищая горло, слушают дыхание друг друга и чавканье подошв резиновых сапог по цементному полу. Отец успевает первым и открывает дверь в свинарник. Жоэль и Серж ставят под силосный бункер тележки. Корм с ворчанием течет по желобам, и за тяжелыми дверями раздаются слившиеся в один вопль нестройные крики, как будто от векового сна пробудился мифологический зверь.