Тайна окружала связь Сержа и Жоэля с Элеонорой. Она чувствовала к внукам сдержанную привязанность и никогда не оспаривала авторитета Анри, хотя после смерти невестки фактически стала мальчикам матерью. В детстве братья не задавались вопросами об одиночестве отца и фотографии в ореховой рамке на тумбочке в его спальне. А потом Анри застал Сержа за разглядыванием снимка.
«Это она, это ваша мать».
Серж вскочил, уронил рамку на пол, посмотрел на стоящего в дверях отца. Тот наклонился, подобрал фотографию, сел, похлопал ладонью по кровати.
«Иди сюда».
Они вместе смотрят на маленькую карточку. Анри указывает пальцем на ребенка в коротких штанишках, пробегающего мимо скамейки за спиной женщины.
«А вот это ты… И она. Возможно, ты помнишь. Она умерла, дав жизнь твоему брату. Я хочу, чтобы ты знал. Но не злись на Жоэля. Жизнь, малыш, похожа на огромную тачку дерьма. Придется тебе привыкать. Если однажды тебе захочется кого-нибудь упрекнуть – поговори со мной. Ясно?»
По сиплому, сдавленному голосу отца Серж понимает, чего ему стоит этот разговор, и робко кивает.
«А теперь убирайся, и чтобы я тебя больше здесь не видел!»
А вот братья идут по лесу. Собирают большие ветки и строят шалаш, напоминающий индейское типи[53], где прячутся от дождя. Серж сплевывает на землю и начинает взбалтывать веточкой пенный сгусток слюны.
– Знаешь, у нас была мама, но ты ее убил. Дама на фотографии. Она умерла из-за тебя, когда ты родился.
– Ты врешь, – не слишком убежденно отвечает Жоэль.
– А вот и нет. Не вру. Спроси у него. Он сам мне сказал. Вот и любит тебя меньше. Ну а чего, нормально… Я бы тоже хотел, чтобы ты не рождался, а она осталась с нами.
Мальчишки молча пережидают непогоду. Наконец небо проясняется, и свет пробивается сквозь напоенный влагой воздух.
– Пошли, – говорит Серж, беря Жоэля за руку, – покажу тебе.
Они дожидаются ухода Анри, на цыпочках поднимаются по лестнице, крадутся в комнату отца. Серж прижимает палец к губам: «Тихо, Элеонора услышит!» Они приближаются к шкафу, где хранятся материнские реликвии. Из открытых дверей вылетают бабочки моли и кружат по комнате, распространяя вокруг себя запах платьев, стареющих на плечиках. Дети ошеломлены и напуганы, Серж хватает лежащую на полке бабочку, и она мгновенно рассыпается в пыль.
– Видишь… – говорит он, повернув голову к брату.
Жоэлю было больше десяти лет, когда они снова устроили вылазку на чердак и нашли прямоугольную шкатулку из вишневого дерева, совсем простую, без позолоты, узоров и почерневшего от времени серебряного язычка защелки. Обычный ларчик крестьянки для «сокровищ».
Они сидят на корточках на пыльном полу, лучи вечернего света проникают через щели в черепице. Серж открывает шкатулку: в ложемент из бархата гранатового цвета вставлены два золотых обручальных кольца, одно с камушком, оба слегка помяты; рядом лежит браслет со сломанным фермуаром, три пары серег, а поверх всего – длинная прядь светлых волос, свернутая колечком. Братья долго смотрят на локон, осторожно берут, подносят к глазам. В полумраке чердака обесцвеченные временем волосы слегка светятся, мрак и забвение сделали их белее седины Элеоноры.
После похорон Элизы Анри отрекся от могилы: он никогда не украшал ее цветами, не водил на кладбище сыновей. Мальчики знали надгробие в лицо и поначалу держались от него на расстоянии, но потом начали выпалывать сорняки, выкорчевывать корешки молодых кустиков и деревьев, обосновавшиеся вокруг стелы. Они осторожно (не дай бог поцарапать камень!) счищали лишайники – и никогда ни слова не говорили Анри, как молчали о платьях в шкафу и заветной шкатулке.
Пока они учились в школе, Анри часто, под предлогом какого-нибудь дела в деревне, приходил к ограде и наблюдал, как сыновья играют во дворе во время перемены.
«Друзья бесполезны, рассчитывать можно только на семью».
Он с самого начала не скрывал от них, что не доверяет окружающему миру. Анри – мизантроп, он открещивается от любой идеологии, презирает политические идеи, взгляды и дела. Он всегда сторонился узаконенных государством принципов обучения и социализации личности. Анри верит только в себя и ценность труда. Он не интересовался школьными успехами сыновей – считал, что этим следовало бы заниматься женщине, матери. И вообще, пусть научатся читать, писать, считать – другие знания в жизни не потребуются. Анри забирал сыновей из школы, как только каждому исполнялось шестнадцать: нечего время терять, пусть целиком посвятят себя работе на ферме.
53