Длинноствольную пушку калибра 88 миллиметров сорвало со станка, виднелись тела мертвых артиллеристов. Искать трофеи здесь было бессмысленно, все перемололо взрывом, догорали какие-то обломки, разбитые снарядные ящики. Зато в перевернувшемся бронетранспортере обнаружили два исправных миномета, которые пытались вывезти дисциплинированные расчеты.
Ствол пулемета над кабиной погнуло, и он никуда не годился. Перевернувшаяся машина придавила водителя до пояса. Он тяжело и прерывисто дышал, тоскливо глянул на русских и снова закрыл глаза.
Тимофей Лученок внимательно осматривал самоходку. Сане стало неудобно, что он таращит глаза на разбитую вражескую технику, и тоже присоединился к механику. Оба по очереди потрогали рваную щербину на броне, затем Тимофей заглянул под гусеницы и сказал, что машина в порядке. Младший лейтенант вспомнил, что надо доложиться командиру батареи.
Связь барахлила. Сквозь треск ничего слышно не было. Приказав радисту продолжать вызывать комбата, Чистяков взобрался на крышу самоходки и стал разглядывать лежавшее перед ним поле. Там дымились или горели пять-шесть танков. Три машины заползли в неглубокий овражек и куда-то стреляли. Еще две «тридцатьчетверки» укрывались за кустарником. Движения вперед не наблюдалось, пехота тоже залегла.
В разных местах поднимались фонтаны гаубичных разрывов, били минометы. Нечасто, но давая понять, что могут ударить и сильнее. Саня спрыгнул вниз. Он не знал, что делать. Идти вперед? А где это «вперед»? Если понес серьезные потери батальон «тридцатьчетверок», а там двадцать одна машина, то что сделает его самоходка? Пусть с усиленной броней и мощным орудием, но вполне уязвимая для большинства немецких пушек.
Денисов наконец связался с командиром батареи и передал трубку младшему лейтенанту. Выслушав доклад, что дот уничтожен, подбит бронетранспортер и захвачены в качестве трофеев два исправных миномета, Пантелеев сказал, что Саня молодец. И тут же сообщил, что третья самоходка на правом фланге вышла из строя.
– Сгорела? – вырвалось у Чистякова.
– Вышла из строя, – повторил комбат.
Объяснил, что он уходит на правый фланг, а центр и левая сторона остаются за экипажем младшего лейтенанта. Впереди еще укрепления, должны подвезти гаубицы, но их пока нет. Особенно мешает пушечный дот. Снаряды «тридцатьчетверок» его не берут, а бьет оттуда тоже пушка «восемь-восемь».
– Сам знаешь, какая это гадина.
И помолчал, ожидая реакции младшего лейтенанта. Чистяков прекрасно понимал, к чему клонит Пантелеев. Никто с дотом справиться не может, а у младшего лейтенанта с его геройским экипажем это получается хорошо. Саня молчал, настороженно затихли его подчиненные.
Снова повторять лобовую атаку он просто боялся. Что, их самоходка крайняя? Разбили один дот, теперь двигай прямо на орудие другого. Чудес на свете не бывает. Раз повезло, а второй раз влепят снаряд, и сгорят они к чертовой бабушке. Фрицы стрелять умеют, да еще как!
– Чего молчишь, Сан Саныч? Или не понял боевую задачу?
– Я уже одну выполнил. Даже снаряд в борт словил.
– Машина на ходу? – изменил тон Пантелеев.
– Так точно.
– Тогда слушай следующую задачу. Присмотрись получше. Дот перед холмом торчит, там где кустарник. Видишь?
– Вижу.
– Свяжись с командиром танкового батальона Швыдко. Будете действовать вместе. Он в курсе, рядом со мной стоит.
– Я роту Сенченко поддерживаю. Что, теперь весь батальон?
– Давай, давай, – поторопил его Пантелеев.
Прежде чем капитан отключился, Саня попросил его связаться со снабженцами и подвезти снаряды.
– У меня всего восемь огурцов осталось.
– Свяжусь. Дуй к овражку, обсудите все с комбатом.
Связь оборвалась. Чистяков, как и всякий командир машины, хитрил. Снарядов он загрузил сверх нормы, оставалось еще штук пятнадцать. Но дело было не в боеприпасах.
– Кто везет, того и запрягают, – мрачно подвел итог разговора старший сержант Лученок.
Хотел сказать что-то еще, но Чистяков его перебил:– Двигай к танкистам.
Майор Швыдко, небольшого роста, пузатый, с Саней разговаривал, как со своим ординарцем. Наверное, несмотря на неказистый вид пользовался у начальства авторитетом. На груди висели два ордена, в том числе новенький, сверкающий алой эмалью «Отечественной войны 2-й степени». Две медали «За боевые заслуги» также подтверждали, что майор – заслуженный командир.
«За что ему «Отечественную войну» повесили? – желчно рассуждал Саня. – Мы же почти три месяца в обороне стояли?»
Швыдко объяснял задачу отрывистыми фразами, таким тоном, словно отчитывал Чистякова и весь его экипаж. И даже дергался, перетаптываясь в своих яловых сапогах, туго обтягивающих толстые икры.
– Понял? – добавлял он в конце каждой фразы. – Понял? Мы тебя поддержим огнем, а ты солому не жуй и броском вперед. Наши орудия дот не возьмут, тут работа для твоей мандулины.
– Гаубицы, – сжав губы, поправил Саня.
– Грамотный, – похвалил его Швыдко. – Вот и дуй вперед, а то меня комбриг уже заколебал. Потери большие, самоходы прижухли. Не рвутся в бой.
Чистяков понял, что говорить с заслуженным майором больше не о чем, но все же попросил:
– Пару танков хоть дайте. Я же не могу в одиночку. Весь огонь на меня.
– Пехоту дам, – после паузы сделал одолжение орденоносец. – Десант на броню.
Десант, человек двенадцать пехотинцев, облепили рубку. Чистяков, усаживаясь на свое место, кипел от злости. С минуту отмалчивался, потом показал неизвестно кому кукиш. Может, майору Швыдко, а может, комбату Пантелееву.
– Хрен вам, герои сраные. Сами решим, что делать. Трогай, Тимофей.
Чистяков понимал, что майора теребят. Наверное, грозят снять его блестящие ордена и сулят всякие неприятности. Батальон понес потери, гробить его до конца Швыдко не хочет. Кем тогда командовать?
Самое разумное – дождаться артиллерии, возможно, авиации, и лишь затем продолжать наступление. Но над майором висит грозное «давай!», и он, не став спорить, выбрал выгодный для него вариант. Танки будут много и часто стрелять. Самоходная установка с грозным прозвищем «зверобой» добавит грохоту своим шестидюймовым калибром, а там, глядишь, подоспеет артиллерия.
Единственное, за что можно было уважать майора, он не гнал на верную смерть оставшиеся танки своего батальона. Пусть сначала попробует расхлебать ситуацию самоходка с ее толстой броней, устрашающей пушкой и слишком независимым младшим лейтенантом-сопляком.
Но Саня Чистяков не был сопляком. Он уже хватил войны, будучи артиллеристом, и хотя на самоходной установке воевал первый день, кое-что уже понял. Механик Лученок гнал машину назад к разбитому доту и не задавал вопросов.
– Эй ты, герой, – зашипела рация голосом Швыдко, – направление не перепутал?
– Выполняю задание, – коротко ответил Чистяков и приказал радисту Денисову больше не отзываться.
– А если Пантелеев? – усомнился тот.
– Он нам что, поможет твой Пантелеев?
– Вот так, – ухмыльнулся Тимофей. – Слухай командира, студент.Остановив машину неподалеку от все еще дымившегося бронетранспортера, Чистяков приказал сержанту, командиру пехотинцев, принести один миномет и загрузить его на трансмиссию.
– Мины в корзинах, вон там. Принесите штук тридцать.
Вместе с Лученком и Серовым быстро обсудили дальнейшие действия. На листке бумаги (какая уж тут карта!) проложили ломаный маршрут, ведущий к доту у подножия холма. Получался крюк километра два.
Неизвестно, на какие сюрпризы можно нарваться по пути, но прямая атака была бы обречена. За спиной, на поле взорвался один из горевших танков, сдетонировал боезапас. Несколько «тридцатьчетверок» вели огонь, но высовываться не рисковали. Видимо, майор Швыдко от них этого не требовал.