От бамбуковой купы к ближайшему островку, почти под прямым углом к берегу, отходила длинная широкая песчаная коса с отпечатками лап всевозможных зверей.
Глубокая вода, гладкая и коричневая, как жидкий шоколад, казалась мрачной и угрожающей в тени высокого бамбука.
— Мне здесь как-то не по себе, — сказала Марджори.
Ее беспокойство еще более усилилось, когда мы увидели, как с противоположного берега в воду беззвучно скользнули два огромных крокодила.
Хотя я уже не в первый раз был в этом месте, меня заворожили и крокодилы, и бегемоты, и воронки на темной реке, и густая чаща зарослей, стеной стоявших по обоим берегам реки. За моей спиной раздавался резкий, жалобный крик удода, предупреждавшего джунгли о нашем приближении.
Не знаю, сколько времени я простоял так, приглядываясь и прислушиваясь ко всему тому, чем этот полный трепетной жизни континент пленял меня столько лет.
— Пойдем, лунатик, — услышал я голос Марджори, — у тебя еще будет время для очередного транса, как только найдем подходящее место для привала. Пить хочется до смерти.
Мы с Пенгой нашли тенистое местечко среди бамбука, откуда хорошо просматривалась река и целиком была видна песчаная терраса, где сходились звериные тропы. Расчистив кустарник, мы соорудили из бамбука укрытие, затем я разостлал на земле коврик для Марджори и девочек, установил треногу и подготовил кинокамеру к съемке зверей, которые придут на водопой.
Тем временем Пенга развел костер, и вскоре мы уже попивали чай, удобно устроившись в нашем убежище.
Солнце светило ослепительно ярко, клочок неба, видный нам из укрытия, казался необычайно ясным и синим сказочной, глубоко прозрачной синевой. По мере того как солнце поднималось все выше, краски, свет и тени менялись и неуловимо перемещались. Я был полон какой-то приятной истомы. Никогда еще жизнь не казалась мне такой чарующей, такой бесхитростной.
Выпив чаю, Марджори и Джун прилегли отдохнуть. Пенга сидел на земле и дремал, опираясь спиной о толстый ствол бамбука. Я встал и внимательно оглядел окрестности, но не увидел ни одного живого существа.
Около трех часов дня на террасе показалась первая вереница животных. Это были антилопы импала. Их тела полированной медью сверкали на солнце. Вскоре уже собралось внушительное стадо. Впереди, как обычно, выступает статный самец, высоко подняв голову, украшенную грациозно изогнутыми эбеново-черными рогами. Величаво шагает он к воде, насторожив уши, чутко ловя малейшие признаки опасности. Самки с детенышами боязливо следуют за ним. Им приходится постоянно быть начеку: именно у водопоя «симба» — лев и «лепого» — леопард подстерегают в засаде неосторожную жертву и бросаются на нее из тени тростника.
Щелканье фотоаппарата Марджори и жужжание моей кинокамеры потонули в топоте копыт и стуке рогов, когда стадо медленно двинулось к воде. Несомненно, это было самое большое стадо импал, которое мне когда-либо случалось наблюдать. По очень примерной оценке, в нем насчитывалось более трех тысяч животных.
— Посмотри вон туда, Джордж, — прошептала мне на ухо Марджори.
Вдали показалось стадо черных антилоп. С величественным видом они прокладывали себе путь среди импал, которые расступались, пропуская гордых и надменных «черномастных». И если какой-нибудь самец импала упрямился, то лишь на мгновение, чтобы тут же смириться, как только «черномастный» грозно наставит на него длинные изогнутые рога, похожие на косы с тонко очерченным острием.
Черные антилопы собирались медленно. Некоторое время они стояли на берегу, затем отважились зайти по колено в воду, чтобы напиться. Внезапно среди них возник переполох, и вот уже вместо мирной, безмятежной сценки мы видим массу скачущих, рвущихся вперед животных, которые чуть не убивают друг друга в отчаянном стремлении спастись.
Я быстро свинтил кинокамеру с треноги и как очумелый побежал к воде. Мое внезапное появление усугубило панику среди животных, и вскоре об их присутствии здесь напоминало лишь густое облако пыли, которое высоко вздымалось над верхушками деревьев, маскируя бегство огромного стада.
Сбегая по отлогому песчаному откосу к реке, я менее всего ожидал увидеть поразительное единоборство двух созданий Природы. Лишь у самой воды установил я причину переполоха.
Огромный желто-зеленый крокодил схватил за морду великолепную черную антилопу. Все четыре ноги антилопы глубоко ушли в песок, и она изо всей мочи тянула назад, пытаясь вырваться из капкана крокодильих челюстей, однако чудовище медленно, но неуклонно подтягивало ее все ближе к воде. Я до того взволновался, что совсем забыл про свою кинокамеру и крикнул Пенге, чтобы он принес мне ружье. Марджори и девочки уже присоединились ко мне и стали бросать в крокодила камнями. Я поднял камень величиной с кокосовый орех, изо всей силы запустил им в крокодила и угодил ему прямо в голову. Но он и не подумал выпускать свою жертву и медленно затягивал под воду морду животного.
С новой силой, порожденной страхом смерти, антилопа сделала отчаянную попытку высвободиться и почти целиком вытащила крокодила из воды. После этого титанического усилия она тут же сникла к воде, и мне стало ясно, что еще минута — и борьба окончится.
Пенга сунул мне в руки ружье, и я почти в упор дважды выстрелил крокодилу в голову. Последовал оглушительный плеск. Крокодил взвился в воздух, звонко шлепнулся об воду, взбил ее розовой пеной и пошел на дно. Черная антилопа лежала наполовину в воде, совершенно без сил. Она тяжело, со свистом дышала, ее морда была ободрана до кости. С нижней челюсти свисали кровавые клочья кожи.
Запечатлеть на пленке именно такого рода сцену я всегда мечтал. Она могла бы стать сенсационным эпизодом среди всего отснятого мной. Однако теперь, когда мне представилась эта блестящая возможность, я прежде всего подумал о том, чтобы защитить антилопу, а деловые соображения отошли на второй план.
Раненое животное несколько пришло в себя и, кажется, только теперь заметило нас. Его глаза расширились от страха. Я поспешно увел своих от воды.
Не успели мы достичь бамбукового укрытия, как антилопа с окровавленной грудью, шатаясь, поднялась на песчаную террасу. Целых десять минут она стояла там ярдах в тридцати от нас, свесив голову между ногами. Время от времени она фыркала, разбрызгивая во все стороны кровь. Затем с трудом сделала два шага вперед и упала на колени. Изорванная в клочья кожа, как окровавленное знамя, болталась на ее отвисшей челюсти.
С растущей тревогой наблюдали мы это печальное зрелище, и множество вопросов проносилось у меня в голове.
Правильно ли я поступил, отняв у крокодила то, что по праву принадлежало ему? Смею ли я вмешиваться в предначертания Природы и убивать крокодила, а может статься, и антилопу?
Возможно, хорошенько покопавшись в своих глубочайших переживаниях, я мог бы найти оправдание своему опрометчивому поступку. Вероятно, в критический момент свойственное всем нам обыкновение не допускать жестокости по отношению к животным взяло верх над моей убежденностью в правомерности законов Природы. Или, быть может, вид изящного, красивого животного, уничтожаемого злобным, отвратным монстром, пробудил во мне защитный инстинкт, которого, как мне кажется, не лишены даже самые грубые и бессердечные люди.
Итак, мы стояли и смотрели на мучающееся животное, не в силах ни облегчить его страдания, ни помочь ему укрыться в зарослях. Но даже и там у него было мало шансов спастись, так как оно было слишком тяжело ранено, чтобы убежать от хищника. Мне предстояло решить, не милосерднее ли будет метким выстрелом в голову избавить его от лишних мучений. Если мне когда-нибудь суждено совершить убийство из милосердия, то случай был именно тот.