Гневом и яростью наполняется мое сердце всякий раз, когда я вспоминаю об этой чудовищной расправе немецких дикарей над ранеными красноармейцами и командирами. Месть, беспощадная месть ненавистному врагу!
Во время боя в районе села Каменка меня ранило в грудь, и я потерял сознание. Очнувшись, я увидел вокруг себя немцев. Они обливали меня водой, подносили к телу горящие спички. Таким вот способом фашистские бандиты приводят в чувство раненых красноармейцев, попавших к ним в лапы.
Немецкий офицер спросил меня о чем-то на своем языке. Ничего не понимая, я молчал. Тогда по знаку офицера два солдата схватили меня за руки и начали выворачивать их. Офицер, наблюдавший за этой дикой сценой, выкрикивал какие-то ругательства.
Силы покидали меня, страшная боль пронизывала тело. Но я твердо решил ничего не говорить. Начались пытки: били прикладами по спине, переворачивали и били сапогами в живот. Потом один гитлеровец ударил меня чем-то тяжелым по голове, и я вновь впал в забытье.
Очнулся весь мокрый: видимо, фашисты опять поливали водой. Два солдата волоком потащили меня по земле. Ныли голова, грудь, спина, руки. Сквозь темноту я различал фигуры нескольких наших бойцов. Одни из них стонали от ран и побоев, другие лежали, не двигаясь; потом я узнал, что они уже давно умерли, но их не хоронили.
Так мы провалялись на сырой земле полдня. Ни пищи, ни воды нам не давали. Обессиленные, мы шли медленно, часто спотыкались. Солдаты подгоняли нас прикладами и штыками.
У входа в избу стоял офицер. Он предложил нам чай, хлеб, сало — добро, награбленное у наших колхозников. Мне страшно хотелось есть и при виде пиши закружилась голова. Но, поборов себя, я отказался от фашистского завтрака Отказались от него и мои товарищи. Гад хотел купить нас за кусок хлеба и выведать нужные ему сведения. Но он просчитался: советского человека не подкупишь.
Офицер ядовито произнес «Гут» и махнул рукой. Нас опять отвели в сарай, морили голодом, даже глотка воды не дали. Один тяжело раненый умирал и в бреду все время просил: «Пить, пить, пить». Часовой с бешенством открыл дверь и сапогом дважды ударил в лицо умирающего. Спустя пять минут он скончался. Днем сильно палило солнце, в сарае трудно было дышать от жары и запаха разлагавшихся тел умерших, которых по прежнему никто не убирал.
Вторые сутки мы лежали без перевязок, воды и пищи. Вечером немцы начали уводить пленных по одному. Бойцы возвращались окровавленные, с распухшими лицами, с выбитыми зубами и рассказывали, что гитлеровцы ставили перед ними еду и, не давая притронуться к ней, допрашивали. Но никто ни слова не говорил бандитам, и вот, вымещая свою злобу, фашисты принимались бить раненых чем попало.
Ночью опять выволакивали из сарая и тут же убивали. Мы слышали глухие удары, стоны, озлобленные выкрики врагов. На рассвете в саран вошел офицер и, обращаясь к солдату, сказал: «Русс хочет кушать. Накормим». Солдат принялся колоть нас штыком.
Вдоволь поиздевавшись, солдат вывел нас, последних десять красноармейцев, оставшихся в живых, и погнал в поле, где рос овес. Тут у меня созрел план побега. Упав в овес, я притворился, что ем его, а сам стал переползать с места на место. Так добрался до ручейка, утолил жажду и бегом — в лес. На другой день я уже был среди своих.
Никогда не забуду я кровавых зверств фашистов. За кровь моих товарищей, за расстрел раненых, за все гитлеровская свора получит сполна.
Коллектив Чусовского металлургического завода получил из Н-ского госпиталя письмо от бывшего работника завода — старшего сержанта В. Н. Жаркова.
«Передаю всему рабочему коллективу боевой красноармейский привет, — пишет тов. Жарков. — Я имел счастье биться с наглым врагом с оружием в руках на передовых линиях, защищать нашу счастливую Родину. В боях 17 и 18 июля я получил рану в глаз и руки. Ранение вывело меня из строя. Я был помещен в полевой госпиталь, расположенный на опушке леса недалеко от передовой линии. Вечером 19 июля отдельная вражеская моторизованная колонна прорвалась через нашу линию обороны и отрезала полевой госпиталь от основных. Мы оказались невольно в тылу у врага. Как сейчас помню, с каким спокойствием наши бойцы командиры встретили показавшихся в госпитале немецких офицеров. Всем раненым бойцам немецкий офицер предложил на чистом русском языке подняться. Тяжело раненые насильно и грубо были подняты и посажены на койки. Командиров и политработников, коммунистов и комсомольцев офицеры отобрали в отдельную группу и стали беспощадно избивать прикладами. Ни одного стона не издали эти герои. Они смело смотрели в глаза смерти. После истязаний их вывели из госпиталя и расстреляли. У остальных больных офицеры пытались добиться сведений о расположении, численности и вооружении наших частей. Но безуспешно. Ни один не проронил ни слова. Тогда офицеры предложили производить допрос каждого в отдельности. По списку всех раненых по одному стали вызывать к офицеру.