Демагогия и Деморализация умильно глядели на гостей. Они приняли царевича и поэта за богатых богомольцев, разъезжающих по святым местам, и теперь хотели похвастаться чудесами своей обители.
– Вы, странники Божьи, поди, весь свет объездили, все дива повидали, – ворковала мать-казначейша. – А такого дива дивного, чуда чудного, как у нас, нигде не видывали.
Демьян потер руки и подвинулся к столу.
– А что за чудо у вас, матушки?
Демагогия и Деморализация ахнули. Деменция от удивления чуть не выронила блюдечко с вареньем.
– Неужто, голубчики, вы не слыхали о юродивой старице Хавронье?
Царевич и поэт недоуменно переглянулись.
Игуменья покачала головой.
– Ах, отцы мои, вы объехали весь свет, а проехали мимо главного чуда Божьего – блаженной Хавроньи! Сия чудотворная старица, любимая ученица преподобного батюшки Морония из Малаховой пустыни, наделена даром пророчества и ясновидения, заговаривает зубы и почечуй, нашептывает на водичку и на маслице.
– Исцеляет от бесплодия! – добавила казначейша.
– Снимает венец безбрачия! – вставила келарша.
Демьян свернул три блина вместе и, обмакнувши их в растопленное масло, отправил в рот.
– Мне почечуй, бесплодие и безбрачие ни к чему. Если я заболею, к врачам обращаться не стану. А ты, Иван? – промычал он набитым ртом.
– Вы, матушки, лучше о вере расскажите, какая вера самая истинная, самая правильная, – заговорил о своем юноша.
– Мы женщины темные, – вздохнула настоятельница. – Мы о вере ничего не знаем, а как нам старшие говорят, так и веруем. Наше дело монашеское, постническое – грибки солить, капустку квасить, яблочки мочить. А о вере нас не спрашивай. Завтра утром сходи, голубь, к блаженной Хавронье. Она тебе все растолкует. Она все знает, все ведает. А пока лучше вишневой наливочки выпей.
От выпивки Иван решительно отказался, чем немало огорчил Демагогию. Поэт же пил за двоих. И монахини под руки вывели его из-за стола.
Когда путников разводили по кельям, игуменья подмигнула царевичу и неожиданно игриво сказала:
– Желаю покойной ночи. Да не нужно ли еще чего? Может, прислать к тебе, голубь, сестрицу Фленушку? Не девка, огонь! И недорого возьму.
– Зачем она мне? – покраснел юноша.
– Как «зачем»? Пятки почешет, постель погреет.
Иван поспешил запереться в келье и лечь в кровать. Ворочаясь на пышных перинах под ситцевым одеялом, он думал: «И это верующие люди? Что за вера у них? Да в нашем безверном царстве нет таких бесстыжих баб, как в этом правоверном монастыре. Разве это святая обитель? Это просто гиблое место. Скорее бы утро! Скорее бы увидеть блаженную Хавронью!»
Встали рано, по монастырскому колоколу. После завтрака Демагогия повела гостей к чудотворной старице. Царевич старался не глядеть на настоятельницу, а та была невозмутима, строга и важна.
Хавронья жила в отдельном домике, маленьком и уютном. Возле него на лавках, на земле сидели многочисленные богомольцы, все больше немолодые крестьянки. Они терпеливо дожидались приема старицы, чтобы поведать ей свои беды и печали, а заодно и опустить в кружку для пожертвований жалкие истертые медяки.
Игуменья провела гостей прямо в избушку. Там на неубранной кровати сидела тщедушная старушонка, растрепанная и простоволосая. В углу смиренно стояли две послушницы-хожалки, собиравшие деньги с посетителей.
– Вот, матушка, это наши гости, странники Божьи. Прореки им что-нибудь! – низко поклонилась Демагогия.
Старица замахала руками и засмеялась беззубым ртом:
– Рада, батюшка родной! Рада, гость дорогой!
– Это добрый знак, – прошипела настоятельница. – Подходите по одному, ничего не говорите. Матушка сама все скажет.
Первым подошел Иван. Хавронья замахала руками:
– Бог, Бог с нами, Сам Бог над богами!
Хожалки сделали юноше знак отойти.
Подошел Демьян. Хавронья засмеялась:
– Уж ты, сын ли мой, сынок, ты мой ясный соколок!
Поэт отошел. Игуменья стала толкать гостей к выходу, мол, теперь выходите скорее. Вослед старушонка закричала:
– Эка милость благодать – стала духом овладать!
На улице Демагогия заплакала от избытка чувств. Утирая слезы концами черного платка, она шептала:
– Благодать-то какая! Благодать!
Царевич и поэт ничего не поняли в прорицаниях Хавроньи и растерянно молчали.
– Видите, отцы мои, как утешила вас блаженная старица? Всю волю Божью объявила, ничего не утаила, – всхлипывала настоятельница.
– Да что она объявила? Непонятно же ничего! – пожал плечами Иван.
– Это, голубь, тебе по малолетству и маловерию ничего не понятно. Матушка прорекла, что ты женишься, будет у тебя много детей и будешь ты над ними, как Бог над богами.