— Седьмой «В» участочек — так, товарищ? Пойдемте покажу, а то потом приедете — искать будете, не найдете. Это уж давайте я время потеряю, а вам покажу…
Они вышли из конторы, преодолели тропинку, и мужик, завидев «Москвич», обрадованно похлопал рукавицами:
— На машине? Ну, совсем отлично! Подъедем, значит.
Они втиснулись в машину. Михаил покосился на измазанные в глине, несмотря на зиму, валенки мужика, но промолчал и тронул с места. Пока Берестяков был в конторе, начало светать, стали уже видны тесно стоящие друг к другу оградки, звездочки и кресты памятников, сосны прореженного леса, черными столбами уходящие вверх.
— Налево, — скомандовал могильщик. — Та-ак. Прямо и потом направо. Та-ак. И вот запомните, значит, тут в лесу такая прогалина, от нее до второго перекрестка — и налево… ну а там увидите. Вот здесь.
Машина остановилась, могильщик открыл дверцу и полез наружу. Берестяков выбрался вслед за ним. Между соснами на снегу лежали штабеля старых, лысых автомобильных покрышек, несколько покрышек были разбросаны по земле и дымились.
— Мёрзко, — сказал могильщик, пристукивая валенками. — Вот заранее заготавливаем, прогреваем землю — авось оттает. А и все равно долбить… Тяжко. Не знаю, успеем — нет вашу могилку-то выкопать…
— Пятерки хватит вам? — спросил Берестяков.
— Мы на пару копаем, — отозвался мужик.
— По пятерке, значит?
— Ну да уж потом… А мы постараемся. К какому часу?.
Когда снова выехали на дорогу и запрыгали на ухабах, Михаил спросил, не глядя на Берестякова:
— Что, обязательно сюда на машине нужно было? Чтобы этого отброса прокатить? А?
Берестяков, тоже не глядя на Михаила, сжал кулаки, похрустел суставами, потом сцепил пальцы и снова похрустел.
— Забрось меня сейчас на этот заводец, где оградку делают, — сказал он. — А сам по адресам поезжай. За тетей Зиной, тетей Глашей. Дома потом встретимся, за венками съездим.
— Хорошо командуешь, шуряк, — усмехаясь, пробормотал Михаил. — Я и не знал. Не зря в армии-то служил.
— Да больные они, больные, самим и не доехать. Через весь-то город! — закричал Берестяков. — Можно и на такси, ну давай на такси, сиди на своей машине. Зачем ты ее купил, солить? Неужто никак в толк не возьмешь — не тот случай, не тот, чтобы машину жалеть? Неужели нет?
…Совсем уже рассвело, и вставшее солнце, красное, с ровными краями, подернутое дымкой облаков, словно бы заиндевелое, мелькало между далекими домами. Берестяков думал о том, что сегодня наконец-то увидит бабушку, на два, на три часа увидит наконец-то! — и это будет в последний раз…
Когда Берестяков приехал на преддипломные каникулы, бабушка уже не вставала. Она лежала в дальней комнате, выходившей окнами на север, дни стояли серые, пасмурные, и в комнате постоянно было сумеречно.
— Ой, Лександр, — улыбаясь, сказала она, увидев Берестякова, и сделала попытку приподнять свое маленькое высохшее тело, но ничего не вышло, и она опустила голову обратно на подушку. — Дак а мне никто ниче не говорит, я слышу — ровно кто-то пришел, дверь стукнула…
Берестяков наклонился, поцеловал ее в землистую, дряблую щеку, и она заплакала.
— Ну что, что, ну что ты, — гладил он ее руку, а она плакала, глядя на него сквозь слезы, и ничего не говорила.
— Дак ведь последний раз видимся, — сказала она наконец. — Ты еще не женился?
— Собираюсь. — Он присел перед нею на стул, достал из кармана платок и отер ей слезы.
— В Москве?
— В Москве.
— Ну дак все тогда, последний. От жены-то куды побежишь? Ладная девка, нет?
— Ладная, — сказал Берестяков и улыбнулся. Он вспомнил Ленину челку и ее глаза из-под этой челки — он прямо с ума сходил от этого ее из-под челки призывного, обещающего взгляда.
— А ведь не надеялась, что до десятого твово класса доживу… — Бабушка снова всхлипнула и потянулась рукой к глазам, чтобы утереть слезы, но вдруг насторожилась, рот у нее приоткрылся, и она попросила Берестякова: — Ну-ка глянь-ко в окошко.
Он поглядел. Видны были заснеженная крыша соседнего дома, телевизионные антенны на ней, слуховое окно.
— Горит?
— Что горит? — спросил он недоуменно.
— Дак вертолет-то.
— Какой вертолет?
— Дак на крыше-то который.
Берестяков снова посмотрел на крышу, потом на бабушку, она лежала, напрягшись, словно прислушиваясь к чему-то, и глаза у нее блестели.
— Нет там никакого вертолета, — мягко сказал он. — Что ты! Какой на крыше вертолет может быть?