— Ну. Договорились уж. Обещал раз, — теперь в свою очередь извинился и сам Юрсов. — Кабы не договорились. Не мне в отпуск, я и забыл, что положено. Помнил бы — не обещал ей. А уж обещал — держи слово. Пуще, чем перед кем другим, перед женой держи. Такой закон. С ней жизнь делишь.
Настоящий был мужик Юрсов, не Малехин тебе. И вон почему, оказывается: бабе своей обещал. Не потому, оказывается, что в куче-мале завтра толочься не хочет, а обещал потому что. Да не кому-кому, а бабе своей. Гляди-ка.
За столом разговор зашел об Юрсове. Кто-то пустил со смешком, вот-де, а бригадир наш на особину, не хочет с нами знаться, — и все подхватили тут же. Прохор не мешался в разговор, слушал. А и слушал не особо, больше прислушивался к себе: слетит с резьбы, не слетит? Вообще-то бы не след слетать: хорошо как двинулось дело с погребом, сейчас бы уж, на этом замахе, и закончить с ним. Вчера с Витькой почти докопали яму, немного осталось, с одного боку, нарочно и оставил — урок ему на сегодня к отцовскому приходу; вчера же, по темени уже, перетаскал к яме бревна из сарая, хотелось так: прийти после — и чтобы лежали в готовности, берись за них, складывай, подгоняй, какое откуда. Только вот это дрожание внутри… Редко когда обманывало.
Малехина, как он начал нести Юрсова почем зря, Прохор услышал где-то уже с середины.
— А че он, незаменимый? — говорил Малехин, чугунно положив руки перед собой на столе — вылито сфинкс от египетской пирамиды, зайди сзади — на табурете там львиный зад с хвостом. — Незаменимый, кто думает? Незаменимых нет. Все заменимы. И Юрсов тоже. А от коллектива откалывается. Не в первый раз, между прочим. Опуститься до нас не желает. Это как называется? Если заменить его, че, план давать не станем? Станем! Над ним десятник есть, технорук есть, они тоже о плане думают, не им одним все держится!..
Сидели вокруг, вроде как не соглашались, но и не перечили Малехину особо — как поддерживали, получалось.
Весело-нервное, дрожавшее в Прохоре, толканулось из него наружу, будто пружина выпросталась из-под прижима. Опять Валера со своим манером! Незаменимых ему не бывает! Себя, что ли, на месте Юрсова видит?
— Незаменимый незаменимому — рознь, — перебил он Малехина. — Один незаменимый — заменить себя не дает. Другой незаменимый — незачем заменять. Ясно? Вот Изот из этих. Из вторых. Незачем которых. Ясно? — И посмотрел вокруг: — Что, не так, что ли? — Мужики, как водится, когда рычаги управления, взял в руки кто один, засоглашались: «Точно! Че баять! Да зачем менять его, о том речь, че ли!» — «А зачем тогда позволяете говорить такое?» — ткнул Прохор рукой в сторону Малехина.
Если еще вчера не верил своему нюху насчет Валеры, еще сомневался, так ли, как кажется, в самом ли деле держит в себе того значительного да крупного, который все высовывается из него, вылезает, как разъевшееся брюхо над брючным ремнем, теперь уверился: все так, не обманывался. Не может забыть, как работали малыми бригадами, он вальщик, от него и тракторист зависит, и сучкорез, и помощник, свалит мало — все внакладе, бог и хозяин, значит, как хочу, так и ворочу, да еще в маяки его начальство выдвинуло, то-то сейчас тяжко в общей бригаде: такой же, как все, всё в один котел, не видно снаружи — плох ты, хорош ли, а станешь плохо работать, Юрсов тебя живо рублем подсечет, не потешишь душу.
— Ты че эт, Проха? — так вдруг и разъехавшись в улыбке лицом — прямо в два раза поперек себя шире стало, — подбирая руки со стола, уступающе, повинно заговорил Малехин. — Че ты на меня, сам будто того не знаю? Свойский разговор, любя же все. Любя только, не понимаешь, что ли? И все, между прочим, слово свое сказали, ты че на меня одного? Зуб, что ли, какой на меня имеешь?
Прохор изумился про себя. Ниче-о! Ниче-о, хитер Малехин! Сейчас еще только, полчаса назад, у автобуса, выказал, что он там из-за того поганого вчерашнего разговора держит на Прохора, не прощает ему, а тут, на народе, когда при всех ему по зубам, — мало, что снес, так еще и пополз, извиваясь: я не я и речь то не моя. Свалит он Юрсова, свалит — и не заметишь, как и не помешаешь. Втихаря все обтяпает, за спиной — видно, что сумеет. Такие, кто за спиной умеют, всегда свое берут. Чужое, точнее, что своим полагают. И все вокруг, главное, видят: чужое хапает, грабеж среди бела дня со взломом, а не закричишь, закричишь — так дураком выйдешь: у того справка с печатью — ему принадлежит.
Сказать это сейчас — тем самым дураком себя и выставить, и Прохор ничего не ответил Малехину.
— Давайте, мужики, чтобы нам хорошо отдыхалось. Робить мы и так умеем, за это не будем. А чтобы отдыхать вот…