Закончила, перевела дух, а Ганс так не приходил в себя. Я расседлала коня, тот уже шарахался, когда я приближалась к нему, наверное, вид у меня был очень дикий. На красивую бархатную попону с огромным трудом, но все же смогла уложить Громилу, а седло положила ему под голову.
Пока я была занята хлопотами вокруг раненного, думать о будущем было некогда. Но когда я поняла, что больше ничем не смогу помочь Гансу и мне осталось только поддерживать огонь, страх снова подступил ко мне и забрался в душу. Я сидела на корточках возле костра, подбрасывала тонкие прутики, смотрела как они чернеют, гнутся и исчезают в пламени. Искала, но не находила ответа на вопрос: «Что же делать дальше?». Я чувствовала себя такой одинокой и беспомощной. Оставалось только молится. Грустно шептала я латинские молитвы выученные еще в детстве.
–Нашла время и место, – прервал мою набожность хриплый голос.
Я вскинула глаза. Надо мной, как гора возвышался незнакомый бородатый человек. Вся его одежда была сшита из кусков грубо выделанной вытершейся от времени, кожи. Он показался мне огромным, даже больше и выше Громилы.
–Кто вы такой? – испуганно выдохнула я.
–Не бойтесь, госпожа, я местный лесоруб, просто лесоруб.
–Госпожа? – глупо переспросила я, не сразу сообразив, что на мне дорогое платье.
–Проводить вас в замок?
–Ни за что! – возмутилась я. – мне нужна совсем другая помощь.
–Все что госпожа прикажет, – с тупой готовностью произнес лесоруб.
Я совсем растерялась, первый раз в жизни оказавшись в такой роли. Отдавать распоряжения я совсем не умела. Куда проще было задавать вопросы:
–Что ты здесь делаешь?
–Ищу подходящие деревья для баронских каминов. Потом их срубаю, гружу на телегу и отважу в замок. – подробно объяснил хриплый бородач.
–А живешь ты далеко?
–Нет, госпожа, совсем рядом отсюда. Барон разрешил мне построить хижину в его лесу.
–И телега у тебя есть, – в слух рассуждала я.
–Есть… – подтвердил здоровяк.
Я воспряла духом, Бог услышал мои молитвы. Наконец-то я знала, что делать. Решительно поднялась и распорядилась:
–Видишь раненого? Его обязательно надо отвести в твою хижину и вылечить.
–Это я легко, – обрадовался лесоруб. – хворых выхаживать меня бабка учила, все повторяла, что в жизни пригодится. Вот и пригодилось!
–Вези сюда быстрей свою телегу.
–Слушаюсь госпожа! Вы только подождите чуток, – заторопился бородач.
Я милостиво кивнула. Теперь я могла спокойно ждать, уверенная, что все будет хорошо.
ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ВТОРАЯ.
ХИЖИНА В ЛЕСУ.
Хижина дровосека пряталась в самой чаще. Но узкая грязная, вся в ямах и выбоинах дорога, долго петлявшая по лесу вела к самому порогу.
–Ох, и долго я возился с тем, чтобы здесь проходила телега, – охотно рассказывал бородач. – Но мне обязательно нужна дорога, а то где ж я буду оставлять коня и телегу?!
–Что-то я не вижу конюшни.
–Вон в том сарае, – пальцем показал дровосек, – я держу своего тяжеловоза и телегу. Туда и вашего красавчика пока поставим.
Как ни мало меня интересовала судьба баронского скакуна, но даже мне стало его жаль, когда я увидела, где ему предстоит провести ближайшую неделю. Сколоченный из толстых досок сарай, через широкие щели продувался всеми осенними ветрами, и казалось, вот-вот был готов завалится набок. Впрочем и жилище самого дровосека не слишком отличалось от него. Это была небольшая землянка, верхняя часть которой, так же как сарай, кренилась в сторону.
–Ты здесь живешь весь год? – усомнилась я.
–А что?! Жилище, конечно, плоховато, но для одного пойдет. А надумаю жениться, тогда и дом буду строить.
–Так же ты еще не женат, ведь уже не молодой?
Бородач почесал лохматую голову, крякнул досадливо:
–Дык, кто ж за меня пойдет, кому ж охота в лесу жить?!
Спустившись на три земляные ступени вниз и оказавшись внутри землянки, я поразилась.
–Такой потолок низкий, как же ты здесь живешь, если даже разогнутся в полный рост не можешь?
–Да я привык.
Мне под этим потолком, казалось, даже дышать было тяжело. Приходилось постоянно нагибать голову. Я сразу стала искать, на что присесть. Скамьи дровосеку заменяли деревянные чурбаки, я очень обрадовалась, когда увидела в углу большой, удобный топчан, застеленный старой медвежьей шкурой.