ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ТРЕТЬЯ.
ЛЕСНОЙ ЗНАХАРЬ.
Холодные яркие утренние лучи пробились через щели ставень, разбудили меня. Я лежала закрытыми глазами, вспоминала, неприятно поразивший меня сон. Хорошо, что он исчез вместе с ночью. Мне снился страх, причины его я не знала. Это опять был сон из мира железных экипажей без коней, но во сне они быстро мчались где-то над моей головой. А вокруг меня было темно, холодно и очень душно. Я вынырнула из сна, как из мутной воды. В хижине царила спокойная тишина. Только похрапывал Громила да тихонько шипели остывающие угли в очаге. Но из души рвался страх:
–Ганс! Ганс!
Он резко проснулся, попытался даже вскочить на ноги, но со стоном повалился обратно на топчан.
–Что случилось? Кто здесь?
–Ничего, мы одни, – признала я, устыдившись своего беспричинного испуга.
–Мне показалось, здесь полно народу, если ты так кричишь. Эх, такой сон перебила.
–Прости, – прошептала я. – Но мне тоже приснился сон, но очень страшный. А тебе что снилось?
–Я похоже наслушался твоих рассказов про кареты без лошадей. Вот мне и привиделось, будто я еду в такой карете. И сам решаю, куда ей ехать. Такой экипаж не чета какой-нибудь телеге, идет мягко, словно сыр по маслу катится. Ни ям, ни колдобин. Это была моя собственная карета… Вот бы мне наяву такую.
–Да, вернись пожалуйста к тому, что наяву. Уже утро, а может и день.
–Если уже день, то плохи наши дела. Дровосек обещал вернуться утром. Если он нарушил одно обещание, то грош цена и всему остальному, что он говорил.
–Сейчас открою окно и посмотрю по солнцу, который теперь час.
Я встала, оправила юбку, подложила дров в очаг. Налила воды нагреваться. Только найти ничего съестного мне так и не удалось. Хотя бы в одном, бородатый точно сказал правду. Провизия кончилась. Осталось только открыть ставни и впустить в хижину солнечный свет. Я подошла к двери, взялась за грубо вытесанную из коряги ручку… кто-то потянул дверь на себя с такой силой, что я едва не упала. Я отпрыгнула от двери, в домик, низко наклонившись ввалился бородатый дровосек.
–Ох, простите меня, госпожа. Задержался. Все потому – что сестра плащ продавать не хотела, торговалась.
–Так ты принес плащ? – строго спросила я, чтобы скрыть свою растерянность.
–Конечно, госпожа.
Он потянул из-за спины большой мешок, достал оттуда добротный шерстяной плащ с удобным широким капюшоном. Стало понятно, почему его сестра не хотела расставаться с такой вещью. Я бы тоже долго торговалась, продавая свой новый, отличный плащ. А бородач рассказывал с гордостью:
–Я не стал заговаривать о деньгах с вечера, чтоб она не принялась расспрашивать. А уж перед самым отходом, когда уже и мешок с едой был собран, достал серебро, сказал, что и ей может перепасть, если продаст свою обнову. Сестра удивилась, само собой, только я ничего объяснять не стал. Она видно решила, что у меня завелась зазноба. Уж простите, госпожа, но что еще думать деревенской дуре?
–Так ты о нас не проболтался? – уточнила я.
–Нет, как можно, госпожа. Я ведь вам слово дал.
–Сестра-то у тебя не все деньги забрала?
–Попробовала, да ничего не вышло. Обошлось одной монеткой. Я теперь богач.
–Будешь нам помогать – станешь еще богаче, – пообещал Ганс. – поднимешь меня на ноги, я в долгу не останусь.
–Здоровьем человечьим не я заведую, это в руках божьих, – философски заметил бородач.
–Я богу свечку поставлю, и не одну, – заверил Громила. – Только и богу помощники нужны.
–Не дано нам знать в чем божья воля, и кто ей помощник, а кто помеха.
–Да, знать бы сразу, что на роду тебе написано. Не переживали бы так из-за пустяков, а может и умнее были бы, – вздохнул Громила.
В эту ночь дровосек не собирался никуда уходить, и не заставил нас зря волноваться. Он покряхтел и устроился спать прямо под столом. Я твердо пообещала себе хорошо заплатить ему за все неудобства, которые мы ему доставили. Бородач сразу захрапел, а мне опять не спалось, я опять позвала Ганса: