–Чем же тебе жеребец не угодил? Верховой, породистый, холеный.
–Дурак, – поморщился Громила, – первый раз у меня такой неумный конь. Все равно ему, что свой, что чужой. Подарил его нам барон, видно только чтоб избавится от дурной животины.
–Еще он прожорливый, – добавил хозяин лесной хибары. – овса сожрал вдвое больше чем моя лошаденка.
–Вот, вот, продавать его пора, – рассуждал «Кроха», с таким видом, словно владел злополучным баронским конем уже не один год.
Я диву давалась, как ловко он умудрялся превращаться из безродного беглеца в благородного сеньора, из надменного герцога в опытного конюха. Мне превращения давались гораздо труднее, и я все хуже представляла себе, как должна поступать в роли знатной госпожи. Я забывалась и все норовила помочь дровосеку со сборами в дорогу. Он вежливо отстранял меня и сам собирал вещи, аккуратно укладывал запасы хлеба, горшок с кашей на вечер. Я сердилась, мешалась, пыталась занять себя, хоть чем-нибудь. Ганс поймал меня за руку:
–Успокойся, а то выдашь нас. Настоящие фрау так не суетятся.
Я сделала над собой усилие и величественно опустилась на скамью. Мало того, что мне уже несколько дней приходится держать спину гордо выпрямленной, словно я оглоблю проглотила; лениво складывать руки, как у глиняных статуэток святых; есть медленно маленькими ломтиками, пока Громила с дровосеком быстро уплетают лучшие куски; так мне еще грозит смерть от скуки из-за полного бездействия. Нет! Не хотела бы я быть знатной госпожой!
Когда мы ранним утром отправились в дальний путь, мне петь хотелось уже от того только, что я выбралась из кривой хибарки дровосека. На этот раз роль настоящей госпожи, мне была по душе. Бородач устроил мне удобное местечко на своей телеге. Я могла, наконец, двигаться вперед не боясь свалится со спины громадного коня и не изнывая от усталости.
Дровосек правил лошадью, он так и святился от радости в предвкушении будущей покупки. Бородач то и дело оборачивался, чтобы проверить все ли у нас в порядке. Баронского коня привязали за телегой. Дорогое седло и попону, украшенную баронским гербом тщательно спрятали под сеном. И благородное животное лишившись отличительных знаков, сразу стала одним из многих. Громила развалился на сене, закинул руки за голову и улыбался как сытый кот:
–Никогда так приятно не передвигался. Отец всегда говорил, что лень – это грех и заставлял нас ходить пешком.
–Рана уже тебя не беспокоит? – тревожилась я.
–Какая рана? – легкомысленно переспросил он. – Я и забыл о ней. Хорошо, что напомнила, будет повод покапризничать.
–Смотри, никто не поверит твоим жалобам, если ты будешь валяться с таким довольным видом.
Громила натянул на лицо скорбную мину. Выдержал одно мгновение и расхохотался:
–Не могу, уволь. Хватит того, что у герцога Ольденбурского вечно была постная рожа.
–Я знаю как избавить тебя от излишнего самодовольствия, – заявила я. – Вспомни, что инквизиция еще разыскивает, да и барон будет очень рад с нами расквитаться. Тем более, мы еще на его земле.
–Вот уж не собираюсь из-за всего этого впадать в уныние. Тем более, если радоваться осталось недолго. Вообще-то, никто нас не узнает, и те и другие разыскивают двоих, а если мы встретим хоть кого-нибудь я просто зароюсь в сено. В телеге останешься только ты – одинокая грустная фрау и дровосек на козлах, которого в округе все знают. К тому, что он мотается со своей телегой по дорогам, здесь давно привыкли. Нет, не судьба тебе сегодня вогнать меня в тоску.
–Да я и не пытаюсь. Просто, мне тревожно, сама не знаю от чего.
–Брось, посмотри какой день хороший. Любому заморышу должно быть радостно греться под прощальными солнечными лучами.
–День сегодня удивительный, осень будто уступила его ласковому и теплому лету.
Какое-то время мы молча грелись в желтых веселых солнечных лучах. Весь лес словно ожил, тоже наслаждался внезапно вернувшимся теплом. Счастливый птичий гомон переполнял придорожные кусты. Голые ветви деревьев шумели мощно и жизнеутверждающе, словно покрытые богатой зеленой листвой. Теплый ветер, как ранней весной пах свежестью. Хотелось думать только о хорошем, и верить в самые смелые мечты.
–А что мы будем делать добравшись до ярмарки? – тихонько спросила я.
–Уедем куда-нибудь подальше от вредины барона и озверелых доминиканцев. Поселимся там, где нас никто не знает.
–Вместе? – выдохнула я и с замиранием сердца ждала ответа.
Грубый Громила опять отшутился:
–Как госпоже будет угодно.
–А чего хотел бы герцог Ольденбургский? – поддержала я его игру.