За спиной хлопает дверь, я резко поворачиваюсь назад, взгляд упирается в облупившуюся краску. Заперли! Замуровали демоны!! Затылком чувствую, что меня разглядывают. Поворот. Прижимаюсь спиной к двери. На меня настороженно глядят четыре пары глаз. Тревожная тишина. Сжимаю зубы. С наглым лицом иду к пустой кровати у стены. Ставлю свой пакет на пол, сажусь на нее и проваливаюсь так, что коленки оказываются у самого подбородка. Ничего себе, сетку растянули! Скриплю, устраиваюсь, шуршу пакетом. Глаз не поднимаю. Все молчат. Звук голоса раздается внезапно, я так и подскакиваю.
–Тише нельзя?
–Нет! – выпаливаю я неожиданно резко.
На соседней кровати из под одеяла поднимается лохматая голова, поворачивает ко мне удивленное лицо.
–Ты новенькая? Тогда понятно. Как зовут?
–Елизавета.
Я стараюсь держаться с достоинством, но чувствую, что выгляжу крайне глупо. Видны только мои тонкие ножки, коленки и сразу – голова. Вот тебе и ноги от ушей.
Обладательница лохматой головы оказалась тучная особа с крупными, но довольно красивыми чертами лица и темными кудрями.
–Мария, – произносит она, усаживаясь, потом кивает в мою сторону, и спрашивает, – Это кто так тебя?
Сразу понимаю о чем речь. Синяк почти прошел, и я так надеялась, что его никто не заметит, да видно зря! Я отмахиваюсь, мычу что-то неопределенное. Продолжаем знакомство.
Все молчат. Мария тыкает в них пальцем.
–Ира, Лена, Вера, Пуся.
–Пуся?
–Ее все так зовут. Пуся она и есть Пуся.
Пуся сидит на своей кровати, монотонно гладит рукой по одеялу. Выцветший халат застегнут не на ту пуговицу. Она маленькая, коротконогая, с пухлыми ручками, лицо угрюмое, нос картошкой, глазки водянисто-серые, реснички светлые. Точно Пуся.
–Она тихая, – заверяет Мария.
На вид Пуся еще подросток, но Мария предупреждает:
–Не гляди, что она такая маленькая, ей уже за тридцатник. Самая молодая у нас Верка. Ей всего пятнадцать, из интерната прислали. Там с ней не справляются.
Верка глядит с вызовом. Ничего себе пятнадцать! Девочка – цветочек, борец сумо на отдыхе! Вместо тапочек у кровати – две речные баржи, с сиреневыми бантиками. На зеленом халате ярко красные громадные цветы. Ногти фиолетовые, губы жирно оранжевые, светлые волосы коротко остриженны. Лежит, жует.
А мне бедной все хуже и хуже! Хочется скулить и лезть под кровать.
–Че уставилась? – мило интересуется Верка.
Я поспешно отвожу глаза.
–Поесть притащила? – спрашивает Мария деловито, – здесь совсем не кормят, три раза в день разливают по железным мискам какую-то баланду. Приносят прямо в палату, больше всего, эта еда напоминает тюремный паек.
–Нет, – мямлю я.
–Что же ты, так здесь долго не протянешь.
–Мне не надо долго, – возражаю вяло.
–Теперь уж, это не от тебя зависит, – заверяет Мария.
Моя кровать жалобно скрипит, я чувствую себя жалким лягушонком, раздавленным на тропинке.
–Ладно, давай похаваем, – предлагает Мария и заныривает в свою тумбочку.
На белый свет извлекаются печенье, халва, бутерброды с колбасой и сыром, и даже стеклянная банка набитая пельменями. Другие уже тащат сок, хлеб, огурцы. В углу стоит столик, но табуретка только одна, поэтому пиршество устраивается прямо на кровати. Покрывало мгновенно превращается в скатерть самобранку. Ни тарелок, ни стаканов, дикий пикник на обочине медицины. Все усаживаются на пол вокруг импровизированного стола. Я тоже выбираюсь из своего корыта и присаживаюсь сбоку. Почему-то сразу хочется есть.
–Налетай!
И мы дружно налетаем на бутерброды. И они исчезают, как по мановению волшебной палочки. Следом за ними пропадают огурцы и соленые, и свежие.
Набитые рты вовсе не мешают общению, даже наоборот. Все принимаются болтать не очень членораздельно, но весело.
–Я слышала, к буйным новенького привезли, – рассказывает Мария, – он думает, что он – колибри.
–И что, летает? – усмехается Верка.
–Ага, то с беседки сигает, то с дерева. А недавно с крыши детского сада скоканул. И так как птицы штанов не носят, он и прыгнул, в чем мать родила.
–Разбился? – наивно спрашивает детским голоском Пуся.
–Не, тогда бы его не к нам, а в морг отвезли. Этот летун до смерти напугал воспиталку из садика, а дети его обступили и давай рассматривать.
–Зачем? – спрашивает Пуся.
–Никогда голую птичку не видели.
Я едва не давлюсь от смеха.
–За что же его к буйным, он же не дрался! – деловито интересуется Ирина, не переставая жевать.
–Не, не дрался, – смеется Мария, – он только чуть – чуть поклевал двух ментов и трех санитаров. Рыжий так и светит фингалами.
–Рыжий – это тот громила из мужского отделения?