Бреду по улице задумавшись, вижу только мокрый асфальт и острые носы сапог. Первые желтые листья, лужи, толстых голубей, шустрых воробьев. Иду и не знаю, чего хочу. Жить одна не хочу, надоело – тоскливо и однообразно, но и делить свою свободу на двоих – ругаться, мириться, стукаться лбами каждый день, ой, не надо! Наверное, мне рано заводить семейную жизнь. Или дело в Сереге? Он же бывает таким ласковым, заботливым и… и занудным. Будет свои порядки наводить, носки везде раскидывать, ему надо готовить вовремя, котлеты, пельмени. Футбол вместо хорошего фильма смотреть. Да еще…
Я во что-то упираюсь и останавливаюсь, упорно хочу сдвинуть преграду.
–Девушка.
–Ну что еще? – бурчу я, глядя в асфальт.
–Девушка, – в голосе слышна улыбка.
Я поднимаю глаза, черный кожаный плащ прямо у носа, задираю голову. Сердце заколотилось и замерло. Откуда он здесь? Мой питерский незнакомец. Так не бывает!
–Извините, что прервал ваши мысли, но столкновение было неизбежно, – говорит тот самый голос.
И правда, мы столкнулись на узком перешейке между двумя огромными лужами. Я стою, как дура, не знаю что сказать. Только смотрю на него во все глаза. Он улыбается.
–Может, тогда уж познакомимся?
–Да, – выдохнула я.
–Александр.
–Знаю, – чуть не ляпнула я, вспомнив, как в электричке к нему обращались друзья, – а я Лиза.
–У вас чудесное имя. Вы спешите?
И тут я вспоминаю про синяк. Я уже готова сказать «спешу», мне становиться плохо, очень плохо. Это он, а я! Что он подумает!
–Да, я спешу!
–Жаль, а можно вам позвонить?
–Да, – сияю я.
–А номер?
Он смотрит насмешливо, значит, заметил синяк. Я торопливо называю телефон, он обещает запомнить, а я так хочу, чтобы он записал. Ведь забудет же!
Мы еще потолклись на пятачке и разошлись, я вспоминаю, что спешу и бегу. Несусь по лужам, и ругаю себя последними словами. Выдыхаюсь, перехожу на шаг, площадная брань кончается. Остается тупое негодование. Ворчание незаметно сложилось в стишок:
До чего же я умна, просто загляденье,
И под глазом светиться синее виденье,
И мужчинам нравиться, просто мастерица,
В эдакое чучело, как же не влюбиться?!
ГЛАВА ТРЕТЬЯ.
ЧАС ОТ ЧАСУ НЕ ЛЕГЧЕ.
Все врут, что самое худшее ждать и догонять. Когда за кем-то бежишь, ты действуешь, нет ни секунды на тоску и панику. Ждать – вот, что самое отвратительное. Я завидую тем, кто умеет ждать. А я не могу отвлекаться от этого занятия, ни на минуту: сижу – жду, мою посуду – жду, читаю – жду. Сплю – тоже жду. Я жду звонка!
Ведь знаю же, знаю, что не позвонит. И все равно смотрю на телефон, как на икону. Он и не собирался запомнить мой номер, а я дура, дура. Решительно заставляю не думать о вчерашней встрече.
Время идет, и вот уже смотрю в окно электрички, мимо несутся желтые березки, угрюмые потемневшие елки. На коленях стоит корзинка с грибами, остро пахнет осенним лесом, электричка шумит весело, ехать еще долго. Серега сидит рядом, уткнувшись в газетку, зря в электричке торгуют газетами, поговорить не с кем, все читают. От нечего делать разглядываю пассажиров: напротив седой старичок в серой кепке, тоже с грибами. У входа огромная тетка в красном пуховике. Как ей не жарко? Трое мальчишек сидят, повалившись друг на друга. А эту женщину я знаю, только откуда? Такие крупные черты лица, глаза светлые. Кто же она такая? Жанна! Точно, это же Жанна из моего сна. Нет, выглядит она совсем иначе, но я совершенно уверена, что это она. Стоп, стоп. Это что же получается? Во сне, в ХVII веке та же самая тетка, что здесь в электричке?
Выходит, она мне снилась, только совсем другая: темноволосая, смуглая. Сама-то я во сне, вообще мужчина. Нет, от таких рассуждений совсем спятить можно. Я перевожу взгляд на спящих мальчишек, устраиваюсь на плече Сереги, закрываю глаза…
Телегу нещадно трясло, большие колеса гремели по мостовой, старая кляча вяло махала из стороны в сторону драным хвостом, шла неровно, дергала телегу. Рассвет едва занимался, еще не освещал узкие улицы. Пахло сыростью, первый морозец ползал по коже. Я жалась, дрожа от холода и страха на маленькой кучке соломы. Тонкая изорванная рубашка не спасала от пронизывающего ветра. Меня, как настоящую ведьму, везли греться на костре. Над ухом кто-то басил самоуверенно:
–Охрана так уверенна, что после пытки я уже не сбегу, даже не связали! А зря, герцог больше пугал, чем мучил, а клеймо мне не помешает.
Монахи шествовали рядом с пудовыми свечами.
–Отпевают, гады, козлиными голосами, мою бессмертную душу. Бояться, не успеть. Смотри-ка, палач вышагивает впереди, сволочь, важный и жирный, ручищи в бока упер. И подмастерье здесь же, еще жирней хозяина. Чтоб они оба сдохли!